В тот день редколлегия выпустила новый номер стенной газеты. На пестром газетном листе четко выделялось: «Девять норм Антона Мураша». Если бы стенная газета вышла накануне, то и Вадим был бы доволен. Не прохлопали, сделали по-газетному, оперативно. Сегодня он смотрел другими глазами на этот факт. Антон давал рекордную выработку — это правильно, а что им двигало? Не соревнование, а честолюбие. Боязнь, что его замыслом воспользуется товарищ, заглушила человеческое достоинство. В Антоне проснулся собственник.
Когда он сообщил редколлегии о разговоре Алексея с Антоном, Оленька заупрямилась:
— Антон один из лучших учеников. Из него выйдет настоящий новатор.
— Кулак выйдет, — горячился Вадим, — понимаешь, Антон не новатор, а кулак.
Вадим созвал внеочередное заседание комитета.
Первым исчезновение стенной газеты заметил Антон. В то утро он особенно часто бегал в инструментальную кладовую. Приятно хотя издали взглянуть на заметку, тем более, что с центрального прохода можно было прочитать заголовок: «Девять норм Антона Мураша».
Решив, что газету сняли, чтобы исправить какую-то ошибку, Антон, протачивая планки, не забывал поглядывать на стену. За половину дня он с трудом выполнил две нормы, хорошо, что в тумбочке скопился достаточный запас деталей. Оленька прошла в точильное отделение, и Антон взял запасные резцы, легонько отстранил Оленьку от точила. «Вадим прав, — подумала Оленька. — Кулацкие черточки проявляются даже в таких мелочах».
— Торопишься?
— Давай резцы подправлю. Смотри, завалила подрезной.
— Не беспокойтесь. — и раньше Оленька, бывало, сердилась на Антона, но ссора в точильной не была мимолетной вспышкой, он это чувствовал. Утром Вадим о чем-то шептался с ней, потом газета была снята.
На станке Вадима ослаб привод. После окончания смены он задержался в мастерской, чтобы составить дефектную ведомость. Антону представился удобный случай все осторожно выведать, однако выдержки у него не хватило, накопившаяся за день злость прорвалась.
— Ты приказал снять газету?
— Я, — спокойно ответил Вадим. — Не заслужил, чтобы про тебя хорошее писали.
— Чужой славе завидуешь?
— Не встречал я твоей славы. Настоящий новатор никогда не откажет товарищу.
— Алексей наябедничал?
— Нет, я рано проснулся. Сам все слышал. Кулацкая в тебе, Антон, душонка сказывается.
Понимал Вадим, что сейчас им мирно не договориться. Он сильно толкнул обе половинки дверей и вышел из мастерской. Антон оперся на станину, смотря, как навстречу друг другу бежали и снова расходились дверцы, пропуская и сразу гася на полу широкие световые полосы.
«За что же комсомольский бог обиделся? — недоумевал он. — И выругаться-то по-настоящему не сумел, подумаешь, назвал кулаком».
Вставив в маленькую дрель трехмиллиметровое длинное сверло, Антон просверлил дверцу крышки, корпус тумбочки, но не остановился, пока острие сверла не впилось в пол. Он старательно выдул из отверстия опилки, просунул туда шпильку со шляпкой, подкрашенной под цвет ящика. Это был простой, остроумный запор. Теперь его приспособление находилось в полной безопасности.
В эти дни Алексей узнал, как дружба скрашивает горечь. Каждое утро к нему являлся Сафар и вручал эскиз нового варианта многоместного приспособления. Сделала набросок и Оленька. Забегали в механическую подростки из слесарных групп узнать, не требуется ли их помощь. В тумбочке Алексея скопилось десятка два предложений. Много в них было вложено фантазии, но, к сожалению, все это было мало обосновано технически. Когда счет эскизов перевалил за тридцать, Алексей сложил их в папку и принес в комитет.
— Если все мысли объединить, — сказал он, раскладывая на столе эскизы, — может получиться интересное приспособление. Но честно ли это будет? Антон один сделал.
— Ерунда! В том и наша сила, что нас много, а Антон — одиночка.
Вадим зашел посоветоваться к директору. И робкие попытки самостоятельного творчества учеников все же были приятны Николаю Федоровичу. Он с удовольствием рассматривал эскизы. Но радостная новость не смогла заглушить в нем чувства требовательного педагога. Вадим заметил, что директор дольше других рассматривал эскизы Сафара и Митрохина. Почему их работам такое внимание, догадаться было нетрудно. На этих эскизах пунктир был слишком жирен, центральные линии имели надлом, в углах из-под туши выглядывал карандаш.
Сложив эскизы, Николай Федорович аккуратно завязал папку: