Ощущалось, насколько для него лично это тяжело…
И ей в грудь ударило. Воронов ей по душе был все то время, что общались, по работе ли, или на досуге, с Дамиром. Ничего не поняла. Кто? Зачем? С какой целью и мотивом?
Но разве это сейчас важно?!
Тоня вдруг тот тон любимого вспомнила, и слишком ярко прочувствовала, что дорогой ей мужчина испытывает, потеряв давнего и близкого друга… Ее саму, как молнией, принятием его боли пронзило! До лихорадочной дрожи и закушенной губы.
Она совершенно не запомнила, ни как до лифта добралась в сопровождении Никиты, ни как холл перебежала, так торопилась к Дамиру добраться!..
Глава 26
Он встретил ее у самых дверей лифта, что в его квартиру поднимался, будто не мог дождаться, невыносимо было терпеть. Не успела Тоня выйти, как оказалась буквально стиснута сильными руками… как в судороге сведенными до дрожи, которую тоже всем телом уловила.
— Дамир! — голос сломался, упал в хрип.
Не потому, что воздух перекрыл, а от избытка слишком сильных эмоций, чувств, внутренней боли, которую этот мужчина отчаянно пытался в себя затолкнуть, а та наружу из него выплескивалась, делая сам воздух вокруг горьким. Уткнулся в растрепанную макушку, ясное дело, что волосы Тоня не укладывала, даже не причесалась. И так вдохнул, точно пытался ее запахом, теплом тела Тони от всего остального мира отгородиться, забыться в этих объятиях.
Никита молча уехал вниз, оставив их одних, но Дамир, похоже, этого не заметил. Так и стоял, обнимая Тоню до дрожи напряженными руками. Словно в нем сил осталось только на то, чтобы дышать, да и то через раз.
— Прости, — вдруг на одном из выдохов просипел как-то отчаянно, как повинившись, — только сейчас посмотрел на часы. Не понимал, что среди ночи звоню… Не думал будить, выдергивать…
Врал. Хотел выдернуть, и дураку понятно. Но ее это понимание не разозлило, а лишь расположило к нему больше. Потому что, как ни крути, а подчеркивало ее значение для этого мужчины.
И пусть Пархомов так типично для себя старался делать вид, что все под контролем и хватает выдержки. Но она реально ощущала, насколько он морально размозжен и подавлен, как измотан физически. Хотела его поддержать! Точно же не ложился еще. И понятно, почему не позвонил вчера, несмотря на обещание.
Никаких претензий или упреков не осталось. Не сейчас, так точно!
— О чем ты?! — не выдержала, сама закинула руки на плечи Дамиру, сжала его щеки своими ладонями. Понятно, не так мощно, как он, но изо всех своих сил. Отчаянно пыталась отдать любимому поддержку и хоть частичку собственной энергии. — Вообще не до времени! Неважно! Я рядом! — уверенно заявила, на какое-то мгновение аж испугавшись, что этого не хватит, что та прорва, ощущаемая ею в Дамире, гулкая пустота, вихрящаяся болью, их обоих до дна высосет.
Но… не отступила! Так, то и так. Она готова была дать ему всю поддержку, возможно, еще даже не головой, а самой душой пока только осмысливая, насколько глубоко и полно он перед ней сутью обнажился. И как признал свою нужду в Тоне. То, что весило больше любых слов. И значило для нее много.
Ведь Пархомов, однозначно, был не из тех, кто кому угодно душу нараспашку покажет.
А остальное… Потом вернутся и к упрекам, и к выяснениям, и объяснений потребует. Не сейчас. Тоня точно не была из тех, кто станет дорогого и близкого человека добивать ногами, пусть и в угоду собственной обиде или гордости.
Надавила ему на плечи, понукая двинуться в сторону комнаты, а то так и стоят в прихожей у лифта.
— Пошли, любимый, сядешь. Ты устал, — она ощущала какую-то… Нет, не дрожь. Не могла описать, но Дам опустошенность излучал, а она, оказывается, была до сих пор достаточно чутко на него настроена, чтобы это своей болью отзеркалить.
— Да… устал, — как-то глухо проговорил все еще ей в макушку. Будто с силами собирался, чтобы и малейшее движение сделать. — И тебя держу на входе. Прости… — постарался распрямиться, взял ее пальто, словно пытаясь себя, как ни в чем не бывало, вести. Наверняка, так целый день и продержался, решая все, что могло навалиться на них после смерти друга и партнера.
А Тоне хватило одного взгляда на его лицо бросить, чтобы саму неконтролируемо заколотило! Глаза Дама, как воспаленные, отекшие, с покрасневшими прожилками. Будто наружу отчаянно слезы просятся, а он не может тем воли дать, просто не помнит, как люди плачут или выпускают боль из себя! Лишь глубже заталкивает все, что изнутри и так разрывает! Черты осунулись, подернулись темными тенями. А челюсть сжата так, что вот-вот зубы сотрет в порошок, кажется. Весь на взводе! И в пальто ее вцепился мертвой хваткой.