Несмотря на все эти попытки и старания, внутри у Тони ничего не было… Пустота, выжженная пустыня, по которой ветер гоняет безжизненный пепел.
Ругала себя, попрекала этим ощущением сломленности, пыталась вспомнить, в чем раньше силы и мотивацию черпала, но безрезультатно. Тем не менее, притворяться Тоне удавалось не так и плохо, наверное. Даже Эля дней через десять перестала настороженно коситься в ее сторону. Нет, каждое утро интересовалась, как дела, не нужна ли помощь, не хочет ли Тоня куда-то выбраться, развеяться? Да хоть напиться с горя?! Если что, Эля всегда готова поддержать подругу…
Но Тоня не хотела. На самом деле, она не хотела сейчас ничего. Очень странное и ранее незнакомое состояние. Как при тяжелой болезни, что ли, когда не в состоянии сосредоточиться на чем-то еще, кроме обиды и боли из-за ущемленной гордости… Наверное, еще гнева на Дамира… Эти эмоции болели внутри нее, как чертова пневмония, раздирая грудь; пекли, выжигая клеймо изнутри. А Тоня лишь искренне надеялась, что, в конце концов, перегорит, переболеет, ведь нет ничего вечного… Иначе подохнет, не сумеет так постоянно жить… Она такого не могла допустить. А значит, все пройдет, надо лишь дотерпеть.
Честно сказать, работалось в таком состоянии из рук вон плохо, хорошо, что пока никого нового Акимов ей не подкинул, а по старым клиентам все шло своим распланированным чередом. Еще Тоня очень боялась, что появится Воронов. Понятия не имела, как сама отреагирует на появление Алексея, или как он отнесется к ней, учитывая изменения в их отношениях с Пархомовым…
Вот почему нельзя спать с клиентами, блин! И, похоже, стоило внести в список ее табу еще и клиентских друзей.
Но Воронов, как сквозь землю провалился, а у Тони… не было никакого желания тревожить исчезнувшего клиента. Плохо, конечно, нельзя смешивать рабочее и личное, это проигрыш и слабость. Но пока не хватало силы воли взять себя в руки и задвинуть эту чертову боль на задний план.
Зато она впервые узнала, что может быть невыносимо, невероятно, дико зла на кого-то! Она безумно злилась на Пархомова. Безусловно, в этом львиную долю играла обида на него же… И все же… При общем апатичном и безучастном настрое, в ней доминировала боль и злость!
Как же это все ее измотало, господи! Не передать словами. Сама на себя непохожа стала. И Тоне это ужасно не нравилось!
Настолько потерялась в ситуации, что найдя на полке между папками коробку с колье аж через три недели (и почему раньше не вспомнила, не заглянула, не убрала?..), некоторое время тупо пялилась на драгоценности, пытаясь сообразить, что ей теперь с этим делать?
И новый тупой удар в грудь, как в столб на полном ходу врезалась, не пристегнувшись. Заныло, заболело, запекло с безумной силой, словно только сейчас от него ту дурную записку прочла!
Захлопнула крышку, суетливо засунула коробку в сумку, негоже в кабинете оставлять, как бы там ни было. Слишком дорогое. Пока положит в ящик, где уже браслет валялся, тоже подаренный Пархомовым. А там разберется, когда хоть немного острота боли пройдет, когда не так жечь станет…
— Тоня, слушай, есть идея… — Денис, почему-то одетый в верхнюю одежду, ворвался в кабинет после короткого стука.
Вновь. У него это снова в привычку вошло, хотя Тоня вроде как не позволяла, однако же и не запретила. Да и грех было отрицать то, что он ее поддерживал основательно, не задавая никаких вопросов, по сути.
И все-таки, как-то резануло. Как ни крути, а это ее личное пространство. Хорошо, успела коробку с колье спрятать. А все равно вздрогнула, будто он ее на месте преступления застал.
— Какая? — поинтересовалась без особого интереса, вновь спрятав сумку в тумбочку.
Отошла к окну. Но город окутал туман, предупреждающий о грядущем похолодании, и вида никакого не было. Вот и у нее в голове, словно такой же туман клубился, мешая, делая мысли липкими и вязкими.
— Тут в квартале от нас, новый ресторан открылся позавчера, видела? — похоже, не заметив ее состояния, воодушевленно продолжил Денис.
— Нет, — покачала она головой.