Звенит звонок, и я уже хочу встать и пойти на следующий урок, как вдруг слышу чьи-то голоса. Пригибаюсь пониже и вижу группу подростков, которые идут по сцене и о чем-то приглушенно переговариваются. Какой-то парень говорит: «Увидимся в четверг».
Последней из-за кулис выходит девушка. Она тоже пересекает сцену, еще секунда – и скроется с другой стороны, но вдруг она резко останавливается и делает несколько решительных шагов назад. Уперев руки в бока, внимательно оглядывает зрительный зал и замечает в первом ряду меня.
– Привет! – говорит она, подходит к краю сцены и садится, свесив ноги.
Щурюсь, чтобы получше разглядеть ее в полумраке.
– Кэролайн?
– Ну надо же, ты запомнила, как меня зовут! – восклицает она, спрыгивает со сцены и опускается в кресло справа от меня. – Признаться, это неожиданно.
– Почему?
– Ну не знаю. Мне казалось, что ты из тех, кому надо раз десять назвать свое имя, прежде чем они его наконец запомнят.
– Кэролайн Мэдсен, – говорю я, чтобы доказать, что запомнила не только имя, но и фамилию.
Судя по ее виду, она и впрямь впечатлена.
– Так значит, ты и остальных видела? – интересуется она, кивнув на пустую сцену.
– Ну да, были тут какие-то люди… А в чем дело?
Уголки ее губ опускаются.
– Да нет, выбрось из головы. Просто интересно.
Но во мне проснулось настоящее любопытство. К тому же этот разговор отвлек меня от моего состояния.
– Кто это? Откуда вы идете?
– Да ниоткуда… Мы просто… просто гуляем.
Мне хочется порасспрашивать ее еще, вытянуть из нее новые детали, но я не успеваю и слова вставить: Кэролайн наклоняется ко мне и внимательно разглядывает мое лицо.
– Ты что, плачешь?
Откидываюсь на спинку кресла.
– Поссорилась с парнем?
– Нет.
– С девушкой? – скосив на меня глаза, уточняет она.
– Да нет же. Ничего такого. Хотя… Можно сказать и так.
– Дай угадаю. – Она задумчиво барабанит пальцем по виску. – Твои замечательные подружки, которые умеют так красиво украшать шкафчики, на самом деле эгоистичные сучки.
Я смотрю на нее из-под ресниц.
– Всякое бывает… А что, это так заметно?
– Раскусить людей, у которых шкафчики рядом с твоим, дело совсем нехитрое, – говорит она и ровнее усаживается в своем кресле, а потом сползает ниже, вытягивает ноги перед собой и скрещивает лодыжки, в точности повторяя мою позу. – Знаешь что? – начинает она и после долгой паузы добавляет: – Тебе нужны друзья получше.
– Забавно. Мой психиатр это не первый год говорит.
Осознав, что` я только что сказала, судорожно вздыхаю. О том, что я хожу к психиатру, знают только родные. Моя главная тайна не в этом, но психиатр тесно связан с этой тайной. Смотрю на Кэролайн, ожидая реакции – какого-нибудь язвительного комментария или снисходительного взгляда.
– А зачем тебе психиатр? – спрашивает она так, будто в этом нет ровным счетом ничего странного.
Вряд ли у меня получится что-то от нее скрыть – слова срываются с губ сами собой.
– Обсессивно-компульсивное расстройство. В моем случае оно больше обсессивное, чем компульсивное, так что мое «расстройство» связано именно с мыслями. Поэтому его нетрудно скрывать. О нем никто не знает.
Поверить не могу, что сказала это вслух.
Кэролайн смотрит на меня с искренним интересом, поэтому я продолжаю.
– Мне приходят очень разные навязчивые мысли – иногда о парнях, иногда о друзьях, а порой и о чем-то случайном… Я зацикливаюсь на них и никак не могу отвлечься. Бывает, они возникают так внезапно, что у меня начинается приступ тревоги. А еще я просто одержима цифрой три. Я часто считаю. И многие действия выполняю по три раза.
– Почему именно три?
Медленно качаю головой.
– Понятия не имею.
– Звучит жутко, Сэм.
Сэм.
Кэролайн смотрит на меня так, будто я только что поведала ей нечто совершенно восхитительное. Она подается вперед, упирается локтями в колени – совсем как мой психиатр, когда ждет, что я продолжу свой рассказ. И я продолжаю.
– Заглушить мысли я не могу, поэтому мало сплю. Без таблеток мне удается проспать всего три-четыре часа, не больше. Это началось, когда мне было десять. – В ее глазах появляется тень сочувствия. Но мне совсем не хочется, чтобы она меня жалела. – Но ничего страшного. Я пью таблетки от повышенной тревожности. И умею контролировать панические атаки. – Во всяком случае, мне так кажется. Но после того страшного приступа, когда мне нестерпимо захотелось искромсать розы накануне Дня святого Валентина, бороться с собой стало сложнее.