Закрыв глаза, я стираю с лица остатки прошедшего дня, цепляю веселую улыбку и открываю дверь.
Первое, что открывается моему взору, это причина, по которой я дышу.
Черные волосы, как и у него. Большие карие глаза. Как и у него. Густая копна темных волос завивались на ее красивой голове.
Потрясающая. Прекрасная. Свет моей жизни. Она сидит на полу, играя с единственной игрушкой, которая у нее есть, маленькая кукла, которую она сосёт большую часть времени. Соседи Бетти и Энди присматривают за ней, пока я на работе, и приводят ее маме, прежде чем я прихожу с работы.
– Привет, принцесса, – я улыбаюсь, единственная настоящая улыбка, которую я дарю ей.
Она смотрит на меня и, даже по сей день, она перехватывает мое дыхание. Она точная его копия. Красота нашей дочери, которую он никогда не узнает. Она родилась и остается прекрасной. Ей практически двенадцать месяцев, что означает, что уже прошло практически два года с тех пор, как я ушла от него.
Но я ушла с чем-то, о чем он никогда не узнает.
И она идеальна.
Она одна из самых счастливых, энергичных младенцев, которых я когда-либо встречала. Она всегда улыбалась для меня самой большой улыбкой или маме. От этого мне больно, что мы– это всё, что у нее есть. Я была девушкой, которая всегда верила, что каждый отец должен знать своего ребенка.
Я проповедовала это, я говорила это каждому, кто бросил своего ребенка. Я не имела ни малейшего понятия о сильной любви к ребенку, и на что ты готов пойти, чтобы защитить его.
Я бы умерла за Пенни. Я умру за неё. – Привет, милая, – моя мама улыбается, но улыбка не достигает ее глаз, – как работа?
Я поднимаю Пенни, иду к маме и целую ее в щеку.
– Хорошо.
Она хмурится.
– Мне не нравится это, совсем. Я бы хотела сделать что-нибудь. Ты выглядишь уставшей и…
Я протягиваю и прикладываю руку к ее щеке.
– Мам, все нормально.
– Почему бы тебе не позвонить отцу и..
– Нет, – я говорю резко, – мы сделали выбор переехать сюда и начать все заново, вот что мы делаем. Все наладится, мам. Это займёт время.
Она уставилась на меня. – У нас было время…
– Мама…
– Катя, пожалуйста. Если бы мы вернулись, он бы мог нам помочь…, – шепчет она.
Я поворачиваюсь к ней, удерживая фальшивую улыбку на лице.
– Мама, я сказала, что все хорошо.
– Пенни заслуживает…
– Нет, – я предупреждаю, – не смей мне говорить, что она заслуживает лучшего, что она заслуживает его. Никто не заслуживает проклятого монстра, мама.
Ее глаза становятся печальными.
– Я просто хочу, чтобы ты была счастлива. Это несправедливо. Я сижу в этом кресле, а ты так много работаешь.
– Мам, я справляюсь. Все будет хорошо.
Я провела пальцами по щеке Пенни и она посмотрела на меня, улыбаясь. У нее было только два зуба, но это два чертовски милых зуба. Она так сильно похожа на него. Интересно, является ли это в некотором роде проклятием для тех, кто оставил бывшую с ребенком? Они никогда не увидят это так, как это видим мы. Словно у нас есть постоянное напоминание.
– Как она себя сегодня вела? – я спрашиваю, меняя тему.
– Энди сказала, что она была шумной. Она спит?
Я качаю головой, покачивая Пенни на своём бедре,
– Нет, я думаю, что она приболела.
– У нее насморк.
Я захожу в крошечную кухню. Она недостаточно большая, чтобы свободно передвигаться в ней, но я как-то умудряюсь готовить в ней. Я открываю небольшой холодильник и достаю сэндвич с арахисовым маслом, который я сделала сегодня утром. Откусила. Пенни тянется к нему: «Нет, малышка, у тебя может быть аллергия». Я опустила ее и сделала для нее то, что ей можно. После этого я иду в свою комнату и сбрасываю свои туфли.
На кровати лежит связка писем. Я тянусь вниз, листая их. Натыкаюсь на кучу счетов и моя грудь сжалась. Пока я открываю их, делаю пометку в голове. Три недели до зарплаты как минимум.
Что будет, если у нас не будет денег на жизнь. Мы опаздываем с выплатами, и прямо сейчас у меня нет представления, как я собираюсь исправить это. Как я, имея все, пришла ни к чему?