– Куда-то уезжаешь? – вглядываюсь в её лицо.
Под рёбрами долбит уже не от возбуждения, а от липкого мерзкого страха потерять Адину.
– Пока нет, – уклончиво отвечает, нежно улыбаясь. – И всё же... Будешь? Однажды меня тут не станет. Ты ведь не забудешь меня, Дар?
– Я не хочу представлять этот день, – признаюсь честно. – Давай о чём-нибудь другом поговорим.
– Можно вообще не говорить...
Снова улыбается, глаза подёрнуты поволокой. Расстёгивает пуговички на кофте. Медленно, словно пытает меня. Одна, вторая, третья... Снимает с себя тонкий свитер. Под ним – коротенький топ.
Взгляд сам по себе падает на её грудь. Топ почти ничего не скрывает, прекрасно очерчивая потрясающие формы.
Тяжело сглатываю.
Адина берёт мою кисть, прикладывает к своей груди. Заставляет сжать одну из упругих полусфер. Её глаза закатываются, с губ слетает умопомрачительный стон.
Боже!.. Самое настоящее безумие...
– Стоп!
Хватаю свитер, накидываю на плечи девушки.
– Достаточно, Адина! Хватит...
Обиженно поджав губы, вскакивает. Судорожно ищет рукава, натягивая одежду.
– Ты уж определись, Дар, хочешь ты меня или нет!
Хочу, но не могу... Но такой ответ вряд ли её устроит. Он и меня ни черта не устраивает!
– Ади, иди ко мне, – встаю и приваливаюсь спиной к стене.
Адина упирает руки в бока, смотрит на меня возмущённо. Подходить и не думает.
– Пожалуйста, подойди, – раскрываю объятья.
Внезапно влетает в них, впивается в мои губы своими. Требовательно кусает. А я сладострастно пожираю её губки, проглатываю наши стоны и напрочь забываю обо всех «стопах» в своей голове.
Тормоза вновь заклинило. Мы ходим по краю.
Оба почти раздеты. Наши души так точно обнажены.
Тяжело дыша, сползаем на сено. Лошади фыркают и ржут... Где-то хлопает дверь, кто-то прокашливается.
Конюх...
Отлетаем друг от друга.
– Мы уходим, Василий Митрофанович. Простите, что мы тут...
– Ничего, – добродушно улыбается тот.
Адина первой вылетает из конюшни, я – за ней. Толкаю байк в сторону лесной тропы. Идём какое-то время молча. По моим венам всё ещё гуляет адреналин.
Останавливаюсь. Ставлю байк на подножку и приваливаюсь к седлу. Адина стоит в полуметре, пиная какой-то камушек.
– Что будешь делать после школы? Куда поступать планируешь? – спрашивает, не поднимая глаз.
Чем сильнее мы друг к другу привязываемся, тем больнее строить планы на будущее.
– В Москву, может, – пожимаю плечами. – А ты?
– Как отец скажет, – уклончиво.
– А сама чего хочешь?
Наконец поднимает на меня взгляд, её губы трогает нежная улыбка.
– Тебя хочу. Полностью и навсегда. Но так нельзя.
Не отвечаю. Она права – нельзя.
Адина отворачивается, её плечи вздрагивают, словно от беззвучного рыдания.
– Ади... – дёргаюсь к ней.
– Всё в порядке, – оборачивается. На лице ни намёка на слёзы. Горделиво задирает подбородок. – Поехали домой, пока гестапо-бабушка не подала в розыск.
Она утрирует, конечно. Бабушка не станет подавать в розыск. Но если не будет с нами справляться, явится отец. Не хочу его видеть.
Возвращаемся домой, расходимся по комнатам.
За последнюю неделю не первый раз у нас так. Эмоции, безумие... Всё на грани, на нерве, инстинктах... Потом здравомыслие резко возвращается, как холодный душ. И наступает затишье. Обида...
Но искры между нами ощущаются даже на большом расстоянии. И, словно магниты, нас вновь стаскивает друг к другу.
Это невозможно остановить. Невозможно взять под контроль. Любовь это... И страсть, и голимая похоть. Но всё же больше любовь.
Потому что без Адины в груди тесно. Без её губ аппетит пропадает, и нет сна. Мне реально хреново. Никогда такого не испытывал.
Пробую зарулить к бабке с темой родства и брака. Начинаю издалека. Есть ли какие-то прецеденты? Был ли кто-то в нашей родне, кто пошёл на такой шаг?
Бабушка открещивается, называет меня дьяволом. Обвиняет в неправильной трактовке Торы. И заявляет, чтобы я вообще помалкивал о таком.
Говорю же, невозможно это. Я и Адина – это табу!
Глава 8. Сломанная функция сочувствия.
Ильдар
– Ну давай, звони!
– Я звоню... – хмурится Ася, прикладывая телефон к уху.
И почти сразу сбрасывает вызов.
– Говорю же... «не абонент», – сообщает упавшим голосом.
Полчаса уже здесь пасёмся. На улице успело окончательно стемнеть. Собаки задремали, похрапывают в унисон, пуская слюни. Весь салон в грязи и шерсти.
Звиздец!
Опустив спинку кресла немного назад, лениво разваливаюсь.
– Окей, ждём дальше, – прикрываю глаза. – Но я ставлю сотку, что горе-хозяин не объявится. Или случилось с ним что-то, или просто забил.