— У моей мамы был инсульт одиннадцать лет назад. Я помню, как это тяжело, когда близкий человек серьёзно болен.
— Да… И как она сейчас?
— О, прекрасно! — усмехается. — Так и живёт в селе. Тот дачный домик на озере теперь не узнать. Мама превратила его в настоящую усадьбу. Возится в саду. Внуков нянчит…
В голове за минуту проносятся воспоминания о том лете. Наши дурачества в озере. И наши поцелуи. Как давно это было… Как будто в прошлой жизни. Поднимаю взгляд от своей чашки и замираю. В глазах Литвинова, в последнее время таких спокойных и равнодушных, бушует буря. И есть там что-то еще. Не пойму. Боль? Сожаление?
Торопливо вскакиваю и начинаю возиться с посудой. Литвинов ставит чашку на стол с громким стуком.
— Мне пора.
— Ага. Спасибо за всё. Рубашку передам. Как-нибудь.
— Номер мой запиши. Мало ли, трубу прорвёт.
Иду в прихожую его провожать.
Он обувается, шнурует ботинки. Напяливает пиджак поверх этой глупой футболки. Усмехается, смотря на себя в зеркало.
У входной двери запутываемся в руках. Сначала я тянусь к замку. Потом он. Отдёргиваем руки одновременно. Я все-таки «побеждаю» и открываю замок, проворачивая ключ в спешке. Он, как назло, клинит. Дёргаю его, почти психуя. Литвинов накрывает мою руку своей, останавливая.
— Алёна…
Стою с опущенной головой.
— Давно хотел сказать. Ты прости меня. За то, что было тогда. Молодой был, зелёный. Наворотил дел. Себя и тебя запутал.
Вскидываю глаза. Он ещё и извиняется⁉ Святой что ли?
— И ты меня прости. За те слова на выпускном. Я так не думаю на самом деле, — решаю поступить по-взрослому.
Он смотрит на меня несколько секунд. После чего говорит:
— Хорошо.
Склоняется к моей щеке и целует. Меня как током прошивает от этой невинной ласки.
Задерживается около моего лица. Стоим, практически касаясь друг друга щеками. Дыхание сбивается. Осторожно поворачиваю голову. Смотрю на него. Не в глаза. Потому что боюсь того, что могу там увидеть. На губы. Замираем. Раздаётся звонок в дверь. Отскакиваю. Отпираю, на этот раз с первой попытки.
За дверью стоит мужчина в спецкостюме с чемоданчиком.
— Здорово, хозяйка! Опоздал, извиняй. Пробки.
Пропускаю его внутрь, вкратце объясняя суть проблемы.
Литвинов выходит в подъезд.
— Ну пока.
— Пока, — прощаюсь и зачем-то добавляю. — Ксюше привет.
— Какой Ксюше? — оборачивается удивлённо.
— Ксюше, жене твоей, — имею в виду нашу одногруппницу, забеременевшую от него на пятом курсе.
Он непонимающе хмурится.
— Мою жену зовут Олеся.
Глава 19. Не должна
Ещё неделю спустя
Рубашку Литвинова я постирала. Высушила и даже погладила.
Что толку правда, если возвращаю ему её, сложив в бумажный крафтовый пакет.
Завтра я выхожу на новую работу. По результатам собеседования мне позвонили. И теперь я рядовой сотрудник юридического агентства, специализирующегося на судебных делах.
Судя по всему, свободного времени в ближайшие недели у меня будет немного. Пока войду в курс дела, изучу специфику, познакомлюсь с коллективом. В моих правилах — подходить к любому вопросу основательно.
В связи с этим я решила заранее закрыть все беспокоящие меня моменты. А так вышло, что больше всего меня сейчас беспокоит рубашка Литвинова, одиноко висящая на передвижной вешалке для одежды в моей спальне.
Поэтому, собравшись с духом, еду в областную прокуратуру. Записываться заранее мне не нужно, надеюсь? В конце концов, оставлю пакет у Марии Фёдоровны в приёмной.
Приобретенный на прошлой неделе с рук, небольшой, но удобный в вождении, Опель оставляю на парковке.
Захожу в здание. На первый взгляд, здесь всё по-прежнему. Приглядевшись, отмечаю, что сотрудник на пропускном пункте — новенький. Молодой, едва оперившийся парень, похоже — вчерашний студент.
Поглядывает на меня с явным мужским интересом, но действует строго по протоколу. Спрашивает цель визита. Просит показать паспорт. Вносит данные в журнал посещений. После чего выдаёт электронную карту-пропуск. Прохожу через вращающийся турникет и вызываю лифт.
Двери разъезжаются. Выходят двое. Платиновая блондинка слегка за тридцать в бежевом платье-сафари. Пуговицы платья расстёгнуты очень низко, обнажая покачивающуюся при каждом движении пышную грудь. Это первое, что бросается в глаза. Второе — губы. Вызывающе полные, на грани безвкусицы. Рука косметолога — налицо. Она говорит по телефону. Слышу обрывки фраз.
— … да козёл! Как обычно. Олеся, я же просил не приезжать без предупреждения, бла-бла-бла! — передразнивает кого-то, скорчив пренеприятную гримасу.