Уже к вечеру, аккуратно завершаю стог и загораживаю старыми заборными пролётами, чтобы не добрались телята.
V
Вот и август кончается. От привезённого фермером сена осталась маленькая кучка. Надо снова заказывать. Устаём с Оксаной как собаки: меньше от физического труда, больше от забот: у одного просишь сена, у другого зерна, третьего быка забить, четвёртого приехать за мясом ― и так бесконечно. А ипотеку платить ещё пять лет! Выдержим ли!?
Зина идёт в магазин, постукивая об асфальт палкой. Зина идёт в магазин, постукивая об асфальт палкой. Спасибо великому предпринимателю, жившему прежде в солдатовском доме, ― это он провёл по всей улице асфальт, а заодно и отопление к своему дому от школьной котельной (позднее и я провёл от переехавших туда Солдатовых).
Зина таскает из магазина картонные коробки из-под товаров ― «на разжечку», как она говорит. Дрова и уголь ей привезут сегодня или завтра. Недавно я случайно столкнулся у конторы совхоза, в которой сейчас сельский совет и администрация (тьфу ты, совсем забыл, что сейчас нет сёл, а «по римскому маниру, на смех всему русскому миру»[7] — муниципии, муниципальные образования)… Так вот, встретил я Ивана Денисовича ― главу нашей муниципии.
— Иван Денисович, надо бы привезти Зине Перелесовой дров и угля, раз уж нельзя устроить её в дом престарелых.
И он мне на это ответил:
— А на хрена мне твоя Зина? У неё есть дочь, сын, у неё есть сестра в Раскатовке.
— Но, Иван Денисович! Они не будут отвечать, если она замёрзнет.
— Ты намекаешь, что я буду отвечать? Ничего подобного!
— А кто же? По кому заплачет статья за оставление в опасном для жизни положении?
— Да ни по кому она не заплачет! Спишем её ― и дело с концом! Кому она нужна!?
Я язык проглотил, глаз у меня выпал.
— Ну что уставился, глазами хлопаешь? Цинизму моему изумляешься? Ну и дурак… Или ханжа. Не стало бы её ― и родным легче, и мне, и тебе, и соседям и бюджету Пенсионного фонда! Разве ты так не думаешь? Только честно!
— Так думать ― не быть человеком!
— И-и-и! Запел! Рано или поздно человечество к этому придёт. Как бы мы ни упирались, а выкинем на помойку: гуманизм, «человек ― это звучит гордо», «всё для человека, всё для блага человека», «сам погибай, а товарища выручай» и прочую лабуду. Потому что, если будем продолжать в этом духе, половина народа будет инвалидами и дурачьём, а другая половина будет за ними ухаживать, кормить, поить, на прогулки возить. Человечеству этого не надо, потому что жизнь даётся только один раз и прожить её надо так, чтобы не было мучительно жаль не испытанных удовольствий… Человечеству, чтобы выжить, нужен естественный отбор! Только, сам понимаешь, я тебе этого не говорил. Если будешь трепаться, я отопрусь, скажу, что не видел тебя с прошлой зимы. Кстати, ты заплатил налоги?
— А при чём тут налоги?
— Ни при чём, просто так вспомнил.
Вечером того же дня я пошёл к Виктору Игнатьевичу. Стояли ранние сумерки. Мы сели на крыльцо ― оно у Солдатовых высокое, о пяти ступенях.