— Зайди, Витя, а то, правда… Неладно что-то.
Виктор ставит сумки и идёт к Зине. Стучит дверь, вспыхивает свет, дробится в толстой наледи на оконных стёклах.
Стоим, не смея вдохнуть.
— И давно это, Юра? ― спрашивает Наталья Фёдоровна.
— Только сегодня вечером заметил. — отвечаю я растеряно. ― А до это не обращал внимания ― топится или нет.
Возвращается Виктор Игнатьевич:
— Кажется, она замёрзла.
Женщины вскрикивают.
— У неё печь завалилась. В доме ― как на улице, градусов сорок.
Оставив на дороге сумки, все четверо бежим в дом.
В электрическом свете сверкает свисающая с потолка серебряная бахрома паутины. В углу кухни провал печи, как разинутая пасть задушенного животного: в топке рухнувшая в неё плита. Разбросаны дрова, на полу высыпавшийся из упавшего ведра уголь. В единственной комнате на кровати под двумя одеялами лежит Зина. Из-под одеял торчат ноги в валенках, на голове шаль, виден воротник зимнего пальто. Я кидаюсь на колени и тормошу старушку:
— Зина! Зина! Ты живая?
Зина приоткрывает глаза, и издаёт слабых хрип.
— Живая, — сообщаю я.
— Зина, ты узнаёшь нас?
Зина приподнимает голову:
— Юююра.
— Вставай, вставай. Ничего, всё обойдётся… Попьёшь горячего чая… Отогреешься.
— У меня воды нет, — сипит Зина, — и глазами указывает на стоящее в изголовье ведро.
Я изо всей силы бью кулаком по поверхности, кулак отскакивает ― ведро промёрзло до дна.
Наташа достаёт мобильник:
— Иван Денисыч, подойди на Школьную, дом два. Здесь Зина Перелесова замёрзла.
Иван Денисович что-то отвечает.
— Ах ты, таблетка рвотная! Я тебе дам «Надоели»! Через пять минут чтобы был здесь! Всё!
«Рвотная таблетка» прибежала быстрее, чем через пять минут. Что-то до него дошло: он напуган.
— Куда её? Мне не надо, — говорит Наташа. ― Её мыть надо. Я брезгую.
Оксана тоже мнётся.
— Пусть переночует в котельной. — предлагает Иван Денисович. ― У кочегаров там диван стоит.
— Сейчас сбегаю за санками, — говорю я.
И вот мы втроём: я, Оксана и Виктор Игнатьевич везём Зину в котельную. Оксана тянет за верёвку, мы, толкаем, придерживая Зину с двух сторон.
Дежурный кочегар Иван, предупреждённый главой, «рад» до смерти:
— Да вы чего! Да как я с ней буду всю ночь!? Я задохнусь!
— Молчи, Ванёк! ― успокаивает Виктор Игнатьевич. ― Твоё дело телячье! Начальник приказал ― исполняй!
— Бэээ! ― меня сейчас вырвет!
— Какой чувствительный! ― дразнит Виктор.
Через два часа Оксана относит Зине чай в термосе и котлетку с хлебом.
— Поела? ― спрашиваю вернувшуюся жену, не сомневаясь, что Зина не станет есть, едва вырвавшись из лап смерти.
— Всё съела, — говорит Оксана, — надо было больше взять. И чай попила с большим удовольствием. Знаешь… Кажется, у неё руки поморожены.
— Завтра будет видно.
Я доволен, что Бог избавил меня от греха быть убийцей Зины.
Назавтра Оксана опять уходит кормить Зинаиду Семёновну.
— Знаешь, — сообщает она, придя, — у неё гангрена. Пальцы оттаяли и полопались. С них течёт. Надо скорую вызывать. Схожу к Наташе. Её больше слушаются, чем нас. Да, чуть не забыла, встретила Валентину Демьяновну. Говорит, что Зина всю ночь позавчера кричала ― не давала спать.
Наташа позвонила хирургу Александру Ивановичу. Он откликнулся немедленно:
— Вызывайте скорую! Приедут! Буду ждать! Мыть надо? Сёстры помоют. Давайте!
Зину увезли на радость кочегарам, которым пришлось разрубить и сжечь в топке диван. Вместо него Солдатовы подарили им свой старый, предназначенный на выброс.
В предпоследний день старого года Зине отрезали все пальцы кроме двух больших на руках. После Нового года ей дали мгновенно нашедшееся место в доме престарелых. Не понадобилось ни снятия с регистрации в Северном, ни прописки в нашем районе, обошлось также без споров, куда её поместить: в дом для престарелых или в интернат для душевно больных. Она живёт теперь в тепле и сытости, чистая и ухоженная, исчез и многолетний запах коптильной камеры. За это она заплатила всего-навсего восемнадцатью пальцами.