Мы слишком быстро начали снижение, и правое крыло самолета проезжает по песку, оставляя за собой ржавые брызги.
Кругом слышится треск, закладывает уши, меня болтает по сиденью, Петухова орет.
- Борис! Борис! – она пытается что-то сказать.
- Сделай что-нибудь! – различаю через какое-то время я.
Да если бы я мог! Резко жму на кнопку, чтобы вобрать шасси. Хочу пустить самолет по пустыне на манер лодки, минимизируя таким образом ожидаемые потери.
Это удается сделать наполовину, от того, как кабину тянет влево и вниз, я понимаю, что моя идея частично удалась.
Сейчас еще несколько метров нас пронесет по инерции, а потом мы как-нибудь остановимся, и остановимся довольно комфортно – практически прямо.
Вдруг самолет будто обо что-то спотыкается, нас с Петуховой резко тянет вперед, она будто виснет на ремнях безопасности.
Меня же эти удавки спасают мало: сильно прикладывает о штурвал, да так, что я чувствую, как сыпятся искры из глаз и мой выдох едва ли не становится последним. Там либо трещат ребра, либо будет такая гематома, что ее проще вырезать, чем вылечить.
Боль слепит глаза, как до этого – ярость.
Самолет, дернувшись последний раз, тормозит.
Я дурак, это точно. Мы оказываемся посреди пустыни по уши в… в песке, и это полностью моя вина. Повел себя как мальчишка. Впервые за много, много лет. Да что со мной?
Грудь ужасно ломит, голова распухла, правая рука ноет и, кажется, не двигается. Только бы не перелом!
- Борис! Борис! – слышу сквозь вату в ушах.
- Да, - отвечаю, но сам не слышу своего голоса.
- Как ты? Все в порядке? Ответь!
Наконец, сознание более-менее приходит в норму, глаза фокусируются на том, что находится впереди, различая полосу ржавого песка и темное небо с миллиардами звезд над ним.
Ох, Петухова, как ты меня довела, ты даже сама не представляешь, как!
- Борис! Я не могу выпутаться, помоги мне! – Петухова, как всегда, думает только о себе. Но мне в любом случае необходимо помочь ей.
- Катя, кажется, я тоже, - отвечаю, и, наконец, слышу свой голос.
Глава 18. Связь без связи
Катя
Перед глазами все плывет и двоится. Но этот от шока – чувствую, что совершенно не пострадала при падении. Нас только трясло и мотало, от этого и испуг. Во время авиакатастрофы Борис на удивление показал себя с самой лучшей стороны – как человек, который профессионально владеет ситуацией, он не выпустил штурвал и посадил самолет так ровно, как смог.
Я смотрела на него совершенно другими глазами, к привычному раздражению примешивалось уважение: мой начальник, холеный директор ЗАГСа, справился с необъяснимой поломкой в самолете, и сейчас мы с ним живы и сравнительно здоровы.
Вот теперь, когда песок перед носом нашего небесного корабля улегся, все мелкие вещи грохнулись на пол и больше не летают туда- сюда от тряски, и видно, что мы ни во что не врезались, а самолет не горит, мне хочется обнять его и попросить прощения за свои ужасные нелицеприятные слова, которые я сказала перед тем, как все это случилось.
Какая же я была дура! Зачем дала волю языку, который молотит что ни попадя, без разбору?
Дрожащими руками отстегиваю ремни и буквально выпадаю на пол.
Борис следит за мной, морщась и прижимая руку к груди.
О нет. Надеюсь, у него там нет крови и не торчат ребра или видны еще какие-то повреждения из разряда, когда нужно вызывать спасателей, МЧС и звонить в медицину катастроф!
- Борис, Борис! – думаю, присовокуплять отчество к имени уже не стоит, после такого потрясения удивительно, что я свое имя помню и могу выговорить чужое!
- Петухова, не суетись, - смотрит он на меня, прищурившись.
- Чем я могу помочь, Боря? - я чуть не плачу, слезы душат и в горле пересохло.
Он шипит и втягивает воздух сквозь зубы, от чего становится понятно, что дело обстоит намного серьезнее, чем я предполагала.
- Отстегни ремни, - шепчет он, бледнея каждую секунду все больше.
Я беру себя в руки и нажимаю на кнопки. Ремни щелкают и я распутываю их, помогая Борису выпутаться из них. Он странно прижимает руку к груди, и мне кажется, что она сломана. Хотя, если прикинуть визуально, может быть, все в порядке: крови нет, Борис не лежит без сознания, может быть, это ушиб или вывих?
- Думаю, сильный ушиб, - Борис Эдуардович будто читает в моих мыслях все затаенные страхи. – Все наладится, Катя. Все пройдет.
Он охает, вставая, и я подхватываю его с другой стороны.