Киваю головой, и она опускает руки, обреченно.
- Но нас ведь найдут? Да?
Мне импонирует то, как она себя ведет сейчас: нет этой показной зубастости, злости, ерничанья, с каким она обычно встречает почти каждое мое слово. Она собрана и искренна. Несмотря на беспокойство, нет истерики, а только здоровая, взрослая озабоченность и попытка найти решение для выхода из ситуации.
Но я все равно хочу немного отомстить ей за ее злые слова:
- Нет.
- Что – нет? – она недоверчиво переспрашивает, перешагивая с ноги на ногу, будто бы ежась от прохладного порыва ветра.
- Нет, не найдут, если будут знать, что мы пропали.
Катя задумывается, я тоже.
- Ты думаешь, – начинает медленно рассуждать она. – Ты думаешь, что никто не узнает, что мы пропали тут до тех пор, пока не придет время для возврата самолета в аэропорт?
- Йеп, - на американский манер кривлю губы.
- Вот черт!
На самом деле, так все и будет. То есть, двое суток мы предоставлены сами себе. Если, конечно, случайные самолеты, следующие по этому маршруту, не увидят нас внизу.
С одной стороны, дорога популярная, с другой – теперь я не уверен, что не отклонился от курса и летел точно в Видхук.
- Погоди-ка! – вдруг восклицает она. – Они хватятся нас раньше!
Молчу, ожидая, что такого она придумала. Петухова даже подпрыгивает на месте от мысли, которая осеняет ее голову:
- Олег приедет в гостиницу в Видхуке, увидит, что нас нет и тут же объявит тревогу! Он сразу догадается, что мы пропали в пустыне!
От этого ее оптимизма по поводу дрыща-Милованова, в мужественности и сообразительности которого я сомневаюсь с самого начала нашего случайного знакомства, по всему телу снова пробегает волной боль.
- Конечно, твой Милованов сразу сообразит, что мы не отправились в другое место, чтобы предаться похоти и разврату, а пропали в песках. Точно, так и будет, - говорю как можно саркастичнее.
Она замечает мою недоброжелательность, но не комментирует и не лезет на рожон, а только покорно вздыхает, но прячет под ресницами горящий взгляд.
- Ой, ладно вам, Борис Эдуардович! – судя по тому, что она вспомнила мое отчество, догадываюсь: Катя взяла себя в руки. – Все наладится, мы выберемся отсюда. А может быть, мы вообще взлетим?
Она с надеждой заглядываем мне в глаза, но я говорю, как есть:
- Без взлетной полосы мы не взлетим из песков никогда.
- Но ведь там, внизу, у самолета, есть специальные лыжи! Мы на них и взлетим.
Стону в ответ так протяжно и высоко, что это, надеюсь, служит лучшим ответом дремучей Петуховой. На самом деле возможно все, но в таком положении, в каком застряли мы сейчас, я бы не рискнул даже спать – самолет медленно, но верно погружается в песок, это чувствуется по легкой вибрации стекла со стороны пассажирского кресла. Конечно, такое огромное тело не утонет в пустыне, но…
- Раз такая умная, сама и взлетай. Без взлетно-посадочной полосы, хотя бы минимальной, даже Чесли Салленбергер не взлетит и не сядет. А я обычный директор ЗАГСа, так что расслабься, Петухова, - говорю, а сам думаю, что антибиотика и болеутоляющего можно выпить и еще одну дозу. Потому что сейчас даже сидеть больно – будто ребро откололось и пытается выйти наружу от давления грудной клетки. Не самое приятное ощущение, тем более, когда боль в руке стреляет каждые три минуты.
- Я не знакома с этим Чесли, - трясет она своими волосами, которые выпали из резинки на макушке. – Но думаю, что тебе под силу все!
В кабине самолета темно и становится душно: по одному отключились все приборы, которые еще продолжали освещать пространство, и теперь Петухова кажется мне каким-то призраком Рождества, который пытается указать, каким я должен стать, рассказывая о моих прегрешениях в прошлом и демонстрируя будущее. Какая-то странная ассоциация, но ничего не могу поделать с собой: в глазах начинает двоиться, и, кажется, вспыхивают красные всполохи.
- Знаешь что, Борис, - трясёт меня Петухова и я понимаю, что начинаю проваливаться в беспамятство. – Неужели ты не можешь попробовать поднять этот небольшой самолетик?
- Петухова, - пытаюсь вытянуть из себя хоть какие-то слова. – Ты что, дура?
- С утра не была, хотя обычно по пятницам бывает, - говорит она мне, ни капли не обидевшись на то, как я только что ее назвал.
- Чего ты от меня хочешь? Я не супермен, Петухова! – пытаюсь отделаться от ее назойливого внимания. Закрываю глаза и тут же открываю, пытаясь возмутиться: Катя бьет меня по щекам.