- Не спи, Борис! Тебе спать ни в коем случае нельзя! - волнуется она, сидя напротив меня, глядя глаза в глаза.
- Ты бессовестная дрянь, Петухова! – говорю ей чистую правду. Но девушка снова не обращает на мои слова никакого внимания. Да что такое? Может быть, я говорю слишком тихо? Снова повторяю свое мнение, которое составил незадолго до этого момента.
- Ой, брось, Борис…то есть.. Борис Эдуардович! Вы – сноб, я – дрянь. Может быть, нас специально свела судьба в этом самолете? И поэтому мы и должны держаться вместе, а?
Она хихикает, но нерадостно. Вытягиваю ноги вперед, думая о затекших икрах. Катя вскакивает, как испуганная птица.
Я снова закрываю глаза, проваливаясь в беспамятство и сквозь черноту ночи чувствую, как она трясет меня за больное плечо. Но от этого мне ни жарко, ни холодно, я точно падаю в пропасть, в черную дыру, в созвездие беспамятства.
- Боря, Борис! – шепчет испуганно она. – Там, возле двери стоит какой-то голый мужик!
Глава 20. Пиз!
Катя
В самолете темно, пусто и пахнет пылью. За окном виден рыжий песок и невероятно яркие звезды, но я боюсь выходить из салона – мне кажется, что только я выйду на улицу, на волю, как самолет вместе с Борей провалится в зыбучие пески или взорвется, или произойдет еще что-то страшное и непоправимое.
Он борется с собой, ему ужасно больно и мне кажется, что болеутоляющие, которые он все-таки нашел в коробке, не очень-то ему и помогли. Мысль о том, что они были просроченными, и потому ему все еще больно, гоню от себя, как пчел на пасеке, но они все окружают и окружают меня, бесперебойно жужжа.
Он сидит на скамейке, согнув ноги, и мне хочется присесть рядом, погладить по голове, обняв, чтобы как-то помочь справиться с болью. И дело сейчас даже не в том, что он- наш единственный шанс на спасение, потому что только Пак понимает, что это за кнопки на панели управления воздушным судном.
- Не спи, Борис! Тебе спать ни в коем случае нельзя! - тормошу его за плечо, сквозь чернильную тьму видя, что он закрывает глаза и клюет носом.
Спать ни в коем случае нельзя! Во всех учебниках по оказанию первой помощи в любых ситуациях от спасения от акул до удара током, говорится, что если человек заснет, то он…
- Ты бессовестная дрянь, Петухова! – Пак, похоже, не читал этих учебников, иначе бы понял почему я так назойлива сейчас.
- Ой, брось, Борис…то есть.. Борис Эдуардович! Вы – сноб, я – дрянь. Может быть, нас специально свела судьба в этом самолете? И поэтому мы и должны держаться вместе, а? – жалкая шутка, но как еще его расшевелить? Может быть, поцеловать? Серотонин ударит ему в голову, и он проснется?
Только я решаюсь на это, как Борис, отвратительно хихикая, вытягивает ноги, сдвигая меня, и приходится отойти в сторону и встать в полный рост.
Только я встаю, как вижу то, от чего мое сердце буквально проваливается вниз, в пятки, в чистилище, в ад. Практически возле двери, буквально в трех метрах от меня с той стороны самолета вижу какого-то голого индейца, что разглядывая самолет.
- Боря, Борис! – трясу своего единственного возможного защитника за плечо, уже не стесняясь и надавливая на место возможного удара, но судьба, похоже имеет на меня совсем другие планы. Борис, пожевав губами, отключается. Голова его становится словно налитой чугуном и падает к нему на грудь.
От страха завизжать на весь белый свет прижимаю руки ко рту, сдерживаясь. Страх леденит кровь, и я чувствую, как мое сердце падает вниз с глухим стуком, встречаясь с желудком. Внутренности крутит от ужаса. Так я не боялась даже, когда смотрела «Ведьму из Блер» в детстве, в полном одиночестве дома.
Но делать что-то надо. Или затаиться и делать вид, что нас тут нет, или обратиться к этому голому призраку за помощью. «С другой стороны, - осеняет меня мысль, - а вдруг он мне просто привиделся?».
Решив разобраться с вопросом возникновения галлюцинаций на фоне пережитого ужаса, медленно, на носочках, стараясь не шуршать одеждой и не скрипеть суставами, которые, как мы знаем, могут выдать нас даже в полной тишине, продвигаюсь к круглому окну самолета. Возле него сажусь на корточки и подтягиваюсь на кончиках пальцев рук, уцепившись за корявый металл, которым облицован иллюминатор.
Думаю, что в темноте салона этот туземец не разглядит мое бледное лицо, но все равно выглядываю осторожнее, чем мать, уложившая спать своего годовалого ребенка.
Так и есть: там, за окном, человек. Он разглядывает самолет, но не двигается, стоит прямо возле двери, будто бы она должна сейчас открыться. Наивный. Я понятия не имею, как открыть дверь. Если вообще ее открою!