- Вы, Борис Эдуардович, главное, не переживайте. А то вдруг опять…
Смерив ее тяжелым взглядом, встаю в полный рост. С трудом (руки и ноги затекли), но зато сразу понимаю, что я практически здоров. В районе груди немного саднит и тянет, но это ничто по сравнению с тем, как я себя чувствовал ночью.
- Что – опять, Петухова? Идем искать твоего шамана. Поговорить с ним надо.
Катя медленно встает и в этой хибаре становится тесно. Она так близко, что я сразу чувствую ее присутствие на себе, вокруг, внутри.
Рот наполняется вязкой слюной и внутри все начинает мелко подрагивать. Горло дерет, кончики пальцев покалывает от того, насколько она близко. Еще мгновение – и я притяну ее к себе, чтобы…
Но… Нет. Не нужно никаких резких движений, ни мне, ни…ей. Петухова, видимо, только и озабочена своим Миловановым, да и сказанное в самолете все еще неприятно саднит в солнечном сплетении. Она все ясно сказала, к чему тогда все эти метания.
- Вы бы это... Борис…
Неосознанно придвигаюсь к ней ближе, будто чтобы лучше слышать, и кажется, будто тонкий дымок из глиняной посудины начинает виться вокруг нас. Он оплетает тонкими щупальцами, поглаживает, и скрывает нас внутри своего кокона. Что за мистика?
- Да? – рука сама поднимается вверх, застывает прямо напротив ее головы, я не отдаю пока отчета своим мыслям и желаниям, но все мое тело откликается на ее близость вполне предсказуемо.
Она тоже смотрит мне в глаза, но при этом держит в поле зрения все мое тело: вижу, как громко сглатывает, как распахиваются ее глаза еще шире, хотя это вряд ли возможно, как расширяется ее зрачок, становясь черной луной в зеленом озере.
Напряжение, которое повисло между нами в этом ароматном плену дымных щупалец, кажется, можно потрогать руками, - может быть, именно поэтому моя рука так и держится возле ее головы.
- Борис… – снова говорит она, и от ее тихого голоса меня прошибает молнией от макушки до пяток. По венам шарахает кровь вперемешку с диким желанием, знакомое ощущение еще с танца на нашей свадьбе. Мне кажется, во мне вместо крови циркулирует кипяток, и я вижу в ее глазах что-то большое, затаенное, живое, которое пытается выйти наружу, и чему она отчаянно сопротивляется.
- Да, Катя? – она стоит от меня в полушаге, и его сократить – довольно одной миллисекунды, но я жду, я еще сам не знаю, чего хочу от нее, я все еще зол где-то в глубине души на нее, и я не готов… ни к чему…
Но мое «ДА?» звучит как приглашение чего-то большего, чего-то важного, чего-то крупного, такого, как жизнь, такого, как смерть. Поняв это, она вспыхивает и тут же опускает глаза.
Наваждение, вызванное этим индейским антуражем, резко пропадает. И теперь в этой глиняной хибаре стоят только два человека, которые попали в затруднительную ситуацию. Дымные тентаклевидные струйки пропадают, рушатся об пол и остается только одна, которая словно прирученная дудочкой змейка струится к потолку, словно ничего и не было.
- Вы бы, Борис кхм..Эдуардович, оделись… - она тоже выглядит как рыба, выброшенная на берег: удивленной и потерянной. – Ваша футболка… вот она… где-то здесь.
Катя неловко нагибается, демонстрируя мне полоску кожи под топом и две соблазнительные ямочки, скрывающиеся под поясом шорт. Потом резко встает и протягивает мне мою футболку.
Ничего не говоря, беру ее, натягиваю через голову на натертое красной охрой тело и выхожу из глиняного дома.
И тут же на меня обрушивается яростный свет раскаленной пустыни.
Вокруг тут же начинается какая-то катавасия: подбегают невысокие люди, практически все – голые, только в одних набедренных повязках.
Несколько невысоких женщин со странными прическами: рыжими дредами с меховыми пушками на концах, двумя черными смоляными косами, заплетенными вперед, на глаза, хватают меня за руки, трогают живот, ноги, проводят пальцами по щекам.
Пытаюсь увернуться от внимания, как вдруг вперед выходит одна, с дредами ниже лопаток, с какой-то костью на голове, наподобие короны. Полные налитые груди двигаются в такт шагам. Зрелище завораживающее, честно скажу: темная кожа блестит, волосы, заплетенные в рыжие жгуты, гуляют туда-сюда, а бедра, обтянутые небольшой темной тряпкой, исполняют какой-то танец.
Она доходит до меня, и, не глядя на расступившихся соплеменниц, кладет мне руку на грудь. Смотрит снизу-вверх в глаза и говорит одно слово гортанно и низко.
- Охм.
Надеюсь, это не племя каннибалов!