- Я так рад, что с тобой все в порядке, что этот придурок тебя не угробил, - говорит он, оттаскивая меня за руку от Пака.
- Олег! – остужаю его я, чувствуя испанский стыд перед Борисом за слова своего лучшего друга. – Как тебе не стыдно!
Олег закатил глаза. Не выпуская моих рук из своих, он послал темный тяжелый взгляд Борису. Но Пак, вместо того, чтобы возмущаться, сказать что-то, чтобы поставить на место Милованова, отстранился. Засунув руки в карманы шорт, он поигрывал мускулами и глядел на то, как я практически обнимаюсь со своим давним другом.
Я опомнилась, отпустила Олега и сделала шаг к Борису.
- Олег, - начала говорить я, объясняясь с Олегом, боясь, что собьюсь. – Борис..кхм..Эдуардович.. он спас меня, спас нас. Самолет перестал слушаться управления и он…
Милованов расхохотался. Злой, неприятный смех оттолкнулся от его груди, пронзив темное звездное небо.
- Спас?! Спас?! – я не узнавала Милованова: смотрела на обычно тихого, примерного мальчика Олега и видела перед собой безумца, у которого горели глаза и дрожали руки.
- Катя, он чуть не убил вас! – воскликнул он.
- Не смей так говорить о Боре! – я практически оттолкнула Милованова, обняв странно спокойного Пака за талию.
- Нет, ты послушай его, Катя, - сказал спокойно, слишком спокойно на мой взгляд, Боря. – Я должен был сам тебе об этом рассказать, но…
- Да он не набрался мужества сказать тебе о том, кто оказался виновным в вашей авиакатастрофе! – Олег отдышался и повернулся к паку. - Из –за кого Катин отец чуть не попал в больницу, когда узнал новости о ее исчезновении?
Олег надвигался на Бориса, а тот стоял, опустив глаза, и только поигрывающие желваки на его скулах, напряженные мышцы на руках, которые бугрились, опасно переливаясь в отблесках маленьких бра, выдавали внутреннее волнение.
Олег практически сорвался на крик, и я поняла: все это время он ужасно волновался за меня, и тот факт, что я оказалась живой, нашлась невредимой, подкосил его радостью. В любой другой ситуации эта забота, эта реакция меня бы невероятно обрадовала, вознесла к небесам, но сейчас мне хотелось только раздраженно поморщиться и попросить прекратить Олега это представление, в которое он пытался втянуть и нас.
- В аварии виновен пилот! Он умышленно снизил высоту и посадил самолет так, что взлететь было невозможно! – бросил Олег, сверкая яростно глазами, глядя на Пака.
Отчего-то во всей его позе, в этих словах сквозила такая уверенность, что я не удержалась и повернулась в Боре:
- Это правда? – тихо спросила я.
Он ответил тихо, но твердо:
- Да.
- Идиот, - выдохнул Олег и тут же снова вернулся ко мне, ухватив за руку. – Катя, поехали, переночуем в нашем номере, а утром – на самолет.
Я замерла, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой. Слишком было велико потрясение от услышанного. Неужели Борис действительно сознательно посадил самолет в песках, и именно из-за него мы двое суток провели в пустыне?
- Зачем? – не обращая внимание на суетившегося Олега спрашиваю, глядя в упор на Пака.
Борис медленно и тягуче вздыхает.
Тут сразу вмешивается Олег. Никогда не видела, чтобы Милованов был таким деятельным, а тут словно вожжа под хвост попала, и он суетится, буквально подпрыгивая от нетерпения, пытаясь увести меня из этого номера.
- Все просто, Кать, - говорит он, поворачиваясь к Боре спиной. – Решил переспать с тобой, привязать, ты у нас девочка глупенькая, легко на поводу у чувств идешь, вот и он решил воспользоваться ситуацией.
Сзади доносится рычание Пака:
- Не смей!
Но Олег поворачивается к мужчине, который разбил мне сердце и спокойно спрашивает его, согнув губы в ехидной усмешке:
- А что, разве это не так? Ты узнал, понял, чья это дочь, и тут же решил воспользоваться ситуацией. Раньше она тебя не привлекала.
Пак смотрит на Олега как на дурачка, не понимая смысла его слов, а Милованов продолжает высказываться, спуская озверевших собак своего настроения на Бориса:
- Может, Катька и дура, но за нее есть кому постоять, - говорит он и поворачивается, притянув меня за руку к себе. Эти его слова, привычные прежде, сказанные в кругу наших самых близких знакомых, или родных, сейчас режут тупой стороной ножа.
- Не смей так отзываться о ней, - вдруг подходит к нам Борис, и в глазах его отражается чернота ночи. – Ясно?
- А то что? – нарывается ошалевший Милованов. – Что ты мне сделаешь, прихвостень?
Я застываю от такого нескромного обращения, но мне хочется прямо сейчас провалиться сквозь землю, или оказаться у себя дома, на диване. Но я уже не та, что была раньше. Мне нужно во всем разобраться здесь и сейчас.