- Понимаю, - говорю едва слушающимися губами.
- Наверное, вы хотите меня о чем-то спросить? – после небольшой паузы спрашивает доктор, и я чувствую в его словах хитрую улыбку.
- Конечно, - снова киваю, но молчу, позволяя ему сказать все, что он посчитает нужным. Все равно без него, русскоговорящего специалиста, мне ловить в стенах хосписа нечего.
- Оба ваших поклонника живы и здоровы, можете не волноваться.
- Они не мои… - пытаюсь оправдаться, но молодой доктор, невесть как оказавшийся в Африканской больнице, предупредительно хлопает меня по руке.
- Покой, Катя, не забывайте, - покой! – он говорит довольно убедительно, и я замолкаю.
Я сижу на кушетке, как в смотровом кабинете за десять минут до этого, и, конечно же, пытаюсь обдумать его слова.
Доктор чувствует, что перегибает палку со своими недоговоренностями, и признает, наконец:
- Оба в отличной форме. Но они могут провести в больнице только одну ночь.
- А я? – снова открываю глаза и снова обжигаюсь о галогеновый свет ламп.
- А вам придется пробыть здесь ненамного дольше. Я уже вижу, что в принципе все в порядке, но лучше не спешить.
Морщусь, ежусь. В палате тепло, но от этого мертвого света хочется почесаться и передернуться.
- Не переживайте, Екатерина. Здесь в палате есть отдельный санузел, душ, прямо сейчас я отправлю вас туда, а потом – покой и сон.
Он встает, задвигает стул, на котором только что сидел, под кровать, и протягивает руку мне, чтобы попрощаться. Его рука теплая и немного шершавая, но внушающая уверенность.
Я цепляюсь за нее, как краб за ветку.
- Вы не договорили, - снова призываю его не томить мое израненное сердце и рассказать последние новости.
- Оба мужчины в норме. Ни один серьезно не пострадал, мы сделали все, даже томограмму мозга, как и вам, впрочем. К одному, худенькому, в больницу уже приехала невеста, - ее предупредили сотрудники вашего отеля, что произошла какая-то неприятность.
Я выпрямляюсь, и он, видимо, решив, что я ничего не знаю о причине этого происшествия, поясняет мне:
- Видимо, для больших русских мужчин открытый номер на высоте пяти метров не предназначен. Они оба упали вниз, - говорит он ровно, но, потом вдруг снова переходит на свой лукавый тон. – Только знаете, Катя, какая странность: пока ребята падали, то успели получить столько порезов, гематом и повреждений, каких во время обычной драки получишь!
Даже сквозь полуприкрытые глаза вижу, как доктор поигрывает бровями.
- Но это совершенно не мое дело, - вдруг принимает он серьезный тон. – С вашим мужем сейчас беседуют представители посольства, все-таки вы пропали в пустыне, пережили аварию. Думаю, он все устроит так, что вы избежите допроса. По крайней мере, я, как лечащий врач, запретил им приходить к вам.
Моя благодарность растекается теплом в груди:
- Большое вам спасибо, доктор!
- Да ну, что вы! Пока не за что. Будет за что, если вы уедете отсюда хотя бы сравнительно здоровой и спокойно перенесете многочасовой перелет.
- Я перенесу! – убежденно заверяю его.
- Не сомневаюсь, - смеется доктор и выходит, наконец, из маленькой палаты, напоследок приглушив свет. От того, как меняется освещение, происходят перемены и в моем настроении. Становится легче дышать, и я теперь могу строить какие-то планы. Мне уже вкололи какое-то успокоительное, и, как предупредил до этого лечащий врач, мне нужно успеть принять душ, и смыть с себя, наконец, следы пребывания в племени химба. Не хотелось бы уснуть прямо в душе и я, еле спрыгнув с больничной кушетки, ковыляю в маленькую комнатку в углу. Так и есть: там скрывается довольно скромный санузел. А душ –это всего лишь слив в полу рядом с унитазом. Но мне все равно на удобства. Прямо на полочке лежит чистый халат, одноразовые туалетные принадлежности, и я смотрю на них также радостно, как на подарки под новогодней елкой.
Пускаю воду, и из лейки на меня струится живительная влага. Теплые струи омывают все тело, начиная с головы, и прилипшие мокрые волосы закрывают лицо. Кстати, его тоже нужно хорошенько оттереть – охра, кажется, осталась на мне везде, даже на мочках ушей.
Это прекрасное чувство - свежести и чистоты – наполняет меня все больше и больше, и я начинаю задумываться о том, что в содержимом шприца, возможно, было не простое успокоительное, а кое-что покрепче.