Эпилог.
Утром я проснулась с чувством, что сегодня произойдет невероятное событие. Такое уже бывало в школьное время, в те дни, когда дома пахло выпечкой: значит, папа в кои-то веки оставался дома и мама пекла ему блины.
Обычно в такие дни я некоторое время лежала на кровати, зажмурившись, предвкушая радость. Ощущая, как чувство это зрело, поднимаясь от кончиков мизинцев до кончиков ресниц, трепетало в желудке, отзывалось покалыванием в пальцах.
И сейчас, лежа на кровати родительского дома, открыла широко глаза и чуть не рассмеялась от счастья. Все во мне задрожало от смеха, я приподняла голову и тут же снова уронила её на подушку, улыбаясь.
Во мне так и вибрировало ощущение праздника.
Еще нежась в кровати, улыбнулась широко, открыто, и вдруг резко вскочила. Обожгла утренним холодом линолеума ступни ног и, пересилив себя, не стала прятать их обратно в теплые недра постели, а пробежала до окна и отдернула плотную пыльную штору, скрывающую утро.
Открыла фрамугу окна нараспашку, и в комнату, обставленную по-спартански просто (всего-то четыре кровати да три тумбы со шкафом), ворвался солнечный ветер. Тонкий, почти прозрачный, и длинный до пола тюль натянулся белым парусом и заплясал, играя сам с собой тенями и ярким жёлтым светом.
В комнате сразу обосновались звуки улицы. Шумно затарахтели моторы автомобилей, закурлыкали ранние голуби, а уже через минуту зазвенели мелодичные разноголосые птицы. Издалека послышался звук удара упругого мяча об асфальт, кто-то спозаранку уже играл на футбольном поле.
Всходящее солнце затопило все теплыми, ласковыми лучами. Солнечный зайчик перекатился по светлому потолку, прыгнул на ручку шкафа, вернулся обратно. Оконная створка не стояла смирно, а покачивалась и приводила в движение яркий круговорот в маленьком пространстве.
Сразу запахло Городом. Торопливостью, спешкой, суетой.
Я почистила зубы и посмотрела на свое отражение в зеркале. Повертела головой, озорно подмигнула себе, пустила волной темные волосы из спутавшегося за ночь хвостика и, наконец, счастливо рассмеялась.
- Кать, ну хватит уже, времени не так уж и много тебе на сборы! – раздалось из-за двери.
- Иду, иду! – выкрикнула, а сама показала отражению язык.
Прожив год одной на съемной квартире, я и забыла, как это: когда родители волнуются о тебе и все также готовят завтрак по утрам и подгоняют на работу, боясь, как бы ты не опоздала.
- Как тебя только Боря терпит, такую копушу! – недовольно буркнул отец из-за двери, а я снова смеюсь.
Борис – швейцарские часы – Эдуардович не только терпит, но и бесконечно любит, иначе его эти бесконечные поцелуи утром и вечером, сорванные украдкой милования в кабинете, когда во время обеда он с ехидной улыбкой заходит ко мне, или я, не выдержав разлуки в несколько часов, минуя секретаря, запираю его в кабинете директора ЗАГСа, а он радостно приветствует эту инициативу, объяснить нельзя.
Выхожу в кухню, где собралась вся моя семья. В таком составе мы не виделись давно: мама в простом халате, папа – в легкой рубашке, пьет кофе, морщась от пара из чашки.
- Блинчики стынут, Кать! – с укоризной говорит мама.
- Некуда ей блинчики трескать, - ворчит отец. – В платье еще не влезет, они там свадебные специально так шьют, что бы только худые замуж выходили!
Мама в шутку замахивается на него поварешкой, а я плюхаюсь на табуретку за стол, стащив обжигающий блинчик с тарелки.
- Я все равно по документам уже замужем, пап.
- Ты не учи ученого, - бросает он на меня хитрющий взгляд из –под кустистых бровей. – Чай, не лаптем щи хлебаем. Не был бы ученым, до мэра города не дослужился бы, а?!
- Дада, - киваем мы с мамой. Именно из-за его назначения я и ушла из дома и взяла другую смешную фамилию. Чтобы точно знать, кто со мной рядом из-за статуса, а кто-то по любви.
- Ладно. У меня совещание еще через час. Но в ЗАГСе и в ресторане будем все вместе. В этот раз по-человечески. А то ишь что придумали. Расписаться и никому не сказать!
Мама, хихикнув, присела рядом со мной.
- А ты, первая, понимаешь, леди, все потворствуешь дочери! – притворно заворчал отец. – Если бы не я, так бы и стала наша единственная дочь Миловановой, прости Господи. А так!
- Что? – удивленно поворачиваюсь к отцу всем корпусом вместе с табуретом.
- Ничего, ничего! – примирительно поднимает отец ладони вперед. – Ты ешь давай! Визажистка твоя уже подъезжает, звонила матери минут пять назад.
- Ну или сидела бы Петуховой, - подмигивает мама, зная, что я в минуту слабости воспользовалась служебным положением и сменила фамилию.