Я говорила, говорила, говорила и, кажется, не могла остановиться. Детство, юность, первое принуждение к замужеству, мама, Вера, будущий племянник или племянница, реакция отца на моё признание, вернее её отсутствие, и просьба сделать всё, чтобы помочь сёстрам обрести свободу.
– Напишешь мне данные по отцу и мужу Веры. Я обсужу с мужиками, как лучше всё провернуть, – пообещал Матвей, когда мой словесный фонтан захлебнулся. Он был зол, но держал себя под контролем, только воздух вокруг как будто потяжелел, заклубился вязкой густотой.
– Матюш, а ты кем работаешь? – попыталась разрядить обстановку и вернуть в спальню спокойствие.
– Работал в правоохранительных органах. Теперь на пенсии, но иногда даю консультации.
– И в каком звание вы, Зарубов Матвей Святославович? – замурчала от удовольствия. – Тащусь от военных мужчин в форме.
– Подполковник устроит? – поддержал мою игру Матвей, переворачивая на спину и нависая сверху. – На большее не вытянул, но если маловато, то вернусь и выгрызу полковника зубами.
– Нет, – мотнула головой, улыбаясь и притягивая за шею к себе. – Мне нравится и так. Подполковник в самый раз.
Уже утром, засыпая под золотистыми лучами всплывающего солнца, проникающими через прозрачные занавески, я уловила в себе зарождающееся беспокойство. Потянет ли Матвей войну с Беловым, которая непременно разразится за право обладать моим сознанием? Не сгубила ли я его, сбежав из-под опеки и привезя проблемы с собой?
Глава 14
Вера
Сколько бы ни прошло лет в унижениях, какую бы толщину шкуры не нарастить, как бы не выработать способность закрывать сознание от боли, человечность, скрытая внутри, всё равно пробивается сквозь панцирь. Эта ночь проявила прорехи в нём, разбавляя жгучую ненависть отравленной жалостью.
Борис упивался новой игрушкой, не сдерживая извращённой фантазии и силы, та слишком болезненно воспринимала увлечения любовника, рыдая и прося снисхождения, а я пыталась отрешиться, обдумывая план за планом, но отвлекалась на несчастные стоны.
Где-то промелькнуло желание вмешаться и взять часть злости на себя, но я с усердием затоптала ростки жалости, вспоминая торжествующую улыбку девицы за ужином. Да и недостойна она была проявления моей слабости, раз пришла в дом, где живёт супруга благодетеля. Знала, что влезает в семью, правда, ошиблась в предназначенной роли.
Интересно было, что думают красны девицы, когда их приглашают в дом к официальной жене любовника? Что подбрасывает им их неполноценный мозг, представляя встречу с соперницей? И самый важный вопрос – может ли происходить такое в нормальных семьях?
Выходя через пару часов на кухню за чашкой кофе, слышала всхлипы и причитания из спальни напротив. Ничего не менялось. Ознакомительный ужин, страсть Уварова, слёзы жертвы и принятие новых ощущений. Сидя в роскошной обстановке, она решала для себя сложную дилемму – бросить к чёрту всё, или соблазниться на подарки и деньги. Утром я буду знать ответ, а сейчас молоточки в голове требовали крепкой дозы кофеина, а место порока тщательной уборки.
– Наташ, сделай мне кофе покрепче и отправь кого-нибудь убрать мою комнату, – распорядилась, войдя в служебное помещение и завидев экономку.
Она появилась здесь ещё до меня, и пристрастия хозяина были для неё не в новинку. Сколько Борис ей платил, что она так спокойно реагировала на происходящее в доме? Всегда вежливая улыбка и непроницаемая маска на лице, чтобы не случилось на её глазах.
Помню, с каким хладнокровием Наталья вызывала скорую, когда Борис превратил беременную меня в кровавое месиво, и как она смотрела, будто ничего не произошло, после моего возвращения. Как же я ненавидела этот дом, бездушную прислугу и монстра, владеющего этим адом.
Кофе не притупило боль, но прояснило мысли. Я уже представляла, где мы с Любашей отсидимся до рождения малыша, оставалось дождаться очередной командировки Бориса, чтобы получить небольшую фору. Перелистывая журнал, оказавшийся на стойке, осенила, вдруг, потрясающая мысль.
Красильников Константин, входящий в попечительный совет благотворительной организации, оказывающей существенную помощь моему подшефному детскому дому. Константин испытывал не скрываемую неприязнь к Уварову и его окружению, ни за что не вёл дел с Беловым и отчасти мог себе позволить антипатию открыто, обладая завидными связями и активами.