Вдруг один из них заорал театральным голосом, растягивая фразу, как кричат в цирке, вызывая на манеж знаменитых акробатов или дрессировщиков:
— Генеральный консул Федеративной Республики Германия в Украине — го-оспо-оди-ин, — секундная пауза, подчёркивающая торжественность момента и значимость появляющегося субъекта, — Шатц! — и вся очередь обернулась.
Через дорогу, в сопровождении двух человек, шёл небольшого роста человечек с портфелем. К очереди подбежали двое парней, показывая, что они расчищают дорогу перед его сиятельством, хотя никто не загораживал проход. Консул подошёл к крыльцу, кивнул головой в знак приветствия и взошёл на крыльцо. Помощник открыл ключом дверь, и она проглотила всех троих. Кто-то в очереди сказал, что господин Шатц был послом ГДР и остался работать после воссоединения Германий в единое государство. Кто-то возразил, что господин Шатц не был послом, а был консулом. В этом словосочетании "господин Шатц", произносимое каждый раз, было что-то раболепное, непривычное для людей, ещё совсем недавно не признающих над собой господ, хотя по сути являлись рабами существующего строя.
Наконец "господин консул" начал приём и первый, а за ним и второй человек вошли в внутрь. Люди в очереди нервно ухватились друг за друга, считая, что таким образом они сумеют сохранить тот порядок, который они установили вначале. Но банда начала разрывать очередь и насильно вставлять своих людей. Очередь зашумела, но не произвела впечатления на бандитов, и они продолжали своё дело.
Когда они хотели вставить мужчину между Семёном и впереди стоящей женщиной, Семён воспротивился. Во-первых, он сказал, что никого перед собой не пропустит, а во-вторых, когда его попытались выдернуть из очереди, он упёрся. У него появилась спортивная злость и упрямство, которое многократно увеличивало силу. Держаться за женщину, стоящую впереди ему было стыдно и четыре человека, ухватившие его за руку, выдернули Семёна из очереди, которая наблюдала за тем, что же будет дальше. И только одна женщина лет под сорок, с ярко накрашенными губами и большими золотыми серьгами подошла к Семёну и противоборствующим типам и стала им выговаривать, что они не имеют права так поступать. Семён тяжело дышал и оценивал обстановку. Разбросать этих петушившихся пацанов ему ничего не стоит, вряд ли на глазах у всех они применят холодное оружие, но они его явно провоцируют на драку, чтобы сдать в милицию. Один высокий придурок с прыщеватым лицом и носом в пол-лица, стоял напротив Семёна, почти касаясь его грудью, корчил рожи и смеялся, дыша перегаром. Ещё секунда и Семён бы не выдержал, швырнул идиота на асфальт, а там, будь что будет.
Но к ним подошёл предводитель банды, Игорь.
— Что здесь происходит? — спросил он у прыщеватого строгим голосом.
— Да вот, вот этот не хочет подчиняться.
— Почему? — спросил Игорь и посмотрел снизу-вверх на Семёна.
— А чего это вдруг я должен вам подчиняться?
— Мы здесь поставлены наблюдать за порядком.
— Слушай парень, как и кем вы поставлены, мне понятно…
Игорь прервал его вопросом:
— Мастер спорта?
Семён обычно не носил значок, но вчера одел пиджак, на котором он висел, понимая, что ночью в Киеве будет прохладно.
— Неважно, — ответил он и продолжал, — разбросать твоих пацанов, как щенят, мне ничего не стоит, и я понимаю, что сейчас это ничего не даст, вы, наоборот, заинтересованы, чтобы я первый начал, но завтра я соберу своих друзей десантников и спортсменов, и вы надолго отсюда уйдёте, а свято место пусто не бывает, — к Семёну вернулось спокойствие и уверенность.
Игорь, по всей вероятности, обладал трезвым, расчётливым умом. Он повернул голову к своим прихвостням и распорядился:
— Пустите его в очередь.
Вскоре Семён зашёл в помещение консульства. За первым от двери столом сидел Шатц, его помощники сидели дальше. Только Семён достал документы и выложил их на стол, как в помещение вошёл тот, который громко объявлял о прибытии "господина Шатца", и сделав подобострастное лицо обратился к консулу:
— Вот документы на семью Фельдман, — и передал папку с документами через голову Семёна.
Шатц просмотрел документы, поставил на папке штамп и (Семён успел прочитать "sofort"), расписался, отложил папку в сторону и опять начал принимать документы у Семёна.
Через несколько минут процедура с приёмом документов от члена банды повторилась, и Семён всё понял. Он понял, что консул связан с бандой и деньги, собираемые у людей, желающих сдать их вне очереди, идут частично и ему. Иначе, почему он принимает документы у людей не связанных семейными отношениями. Вряд ли только за то, что они "наблюдают за порядком".
Наконец и на документах семьи Котик поставлен штамп «sofort», и Семён вышел на свежий воздух.
К нему подошли несколько человек и стали хвалить за то, что не поддался банде, но Семён чувствовал досаду за себя и за людей.
Он подумал, что вот так евреи безропотно, в большинстве своём, шли в последний путь в Бабий яр, печи Дахау и Освенцима.
Уже уходя, он увидел в конце очереди женщину, пришедшую к нему на помощь и подошёл к ней.
— Спасибо Вам, что поддержали меня. Я вашу смелость и порядочность буду помнить.
— Спасибо и Вам, вы тоже смелый человек, — она грустно улыбнулась, — но что значит один или два человека, восставшие против нахальства, жлобства и тирании в конце концов. Ах! — досадно махнула она рукой.
Семён поехал на вокзал, взял билет на вечерний поезд и поехал в город, который ему всегда нравился. Он проехал до Дворца пионеров, постоял возле братских могил воинов, павших за освобождение Киева от фашистов, и оттуда спустился пешком к Аскольдовой могиле. Семён любил слушать хор девушек из оперы "Аскольдова могила" и, стоя над плитой с описанием тех древних исторических событий, тихонько про себя напевал: "…и зачем мы горемычные родились на белый свет".
Пройдя дальше к обрыву над Днепром, он залюбовался открывшимся видом.
Слева, напротив, на средине горы, стоял с громадным крестом в руке князь Владимир, тысячу лет тому назад превративший Киевскую Русь в православное государство. Тогда, на праздновании тысячелетия крещения Руси, радио и телевидение захлёбывалось от восхваления этого события. Семёна удивляло, что ему придаётся так много значения. Ведь совсем недавно он в школе учил, что религия, по выражению Маркса, это опиум для народа. И если принятие христианства такой значительный рывок в культурном и историческом развитии, то надо признать, что мы отстали в этом плане от Европы на 1000 лет. И здесь же задал себе вопрос: "Кто мы? Отец мой еврей, а мать украинка. Кто я? Человек, и это первичное, а принадлежность к религиям, партиям и даже гражданство, вторичное".
Он перевёл взгляд на Подол, на здание речного порта и на Днепр, который "широко и привольно нёс полные воды свои" — процитировал Семён Гоголя. У него защемило в груди и чуть сдавило горло от умиления, которое он сейчас ощутил.
"Боже, как люблю я эту страну, её народ, язык, литературу. Всё, всё люблю, что составляет слово и понятие Родина. Так зачем я собираюсь уезжать?" Семён задумался, ища ответ на свой вопрос, но чёткого, ясного ответа не нашёл. Он понимал, что сейчас наступают тяжёлые времена, и сам он их пережил бы. Но вправе ли он подвергать тяжёлой жизни свою дочь? Наверное, нет. Люди должны быть выше идейных установок, навязываемых им свыше, и должны поступать, как велит им разум и совесть. Разум велит уезжать, а совесть? Ведь он своим отъездом никому плохого не делает. Может быть, матери? Но он постарается, что бы и ей было хорошо. Семён побродил до вечера по городу и поехал на вокзал.
На вокзале, в центре громадного зала стояла группа людей, спорящих между собой. Семён подошёл и поинтересовался, в чём смысл спора. Оказалось, что четыре человека в центре предрекают, согласно учения какого-то не то нового бога, не то псевдо-учёного, конец света, грядущий через два года. Они призывали вступать в их секту и тогда, тех кто вступит в неё, ждёт спасение. Они раздавали анкеты для заполнения желающим поступать в секту. Некоторые люди брали и здесь же заполняли. Мужчина лет пятидесяти возмущался и говорил им: