– У человека чести их нет.
Ее серые глаза не дрогнули под его испытующим взглядом. Он видел, как ее лоб наморщился в замешательстве.
– Ну, – наконец спросил он, – вам нечего сказать в ответ?
– Я не понимаю. – Тон Брайони был осторожен.
– Проще говоря, мисс Лэнгленд, – сказал Рейвенсворт, импульсивно беря ее руку в свою, – я хочу, чтобы вы знали, что, хотя я, может быть, и не настолько... добродетелен, как некоторые джентльмены, я все же не беспринципен. Вы можете полагаться на меня, как на человека чести.
Брайони была глубоко обеспокоена, но она все-таки произнесла вежливое «благодарю вас», прежде чем погрузилась в задумчивое молчание.
Рейвенсворт взял из ее рук поводья.
– Думаю, лошади достаточно оправились. Попытаемся найти остальных? – Он говорил как ни в чем не бывало.
По дороге обратно не было произнесено ничего о совести или чести, но Брайони размышляла над его словами. Логика подсказывала ей, что лорд Рейвенсворт опасен, но инстинкт говорил совершенно другое. Она решила, что не будет вреда в том, чтобы позволить ему продолжить знакомство, если он этого хочет, потому что, какова бы ни была совесть его светлости, ее собственная была так же энергична и чувствительна, как всегда.
Глава 5
Морозы удивительно холодной весны не могли испортить замечательного настроения сэра Джона и леди Эстер в год 1814-й от Рождества Христова. Надежно заперев маленького корсиканца Наполеона Бонапарта на Эльбе, Англия в первый раз за более чем двадцать лет наслаждалась безмятежным покоем в Европе. Уверенность народа была так велика, что многие из частей Веллингтона были расформированы, а другие пересекли Атлантику, чтобы присоединиться к войскам верноподданных в Канаде против Соединенных Штатов Америки.
Хотя новости из колоний были не слишком обнадеживающими, у Гренфеллов был особый повод для хорошего настроения. Они праздновали рождение очередного ребенка у их старшей дочери и ее мужа, которые жили в каких-нибудь двух днях пути от георгианского города Бата, и сэр Джон и леди Гренфелл решили провести несколько недель или месяцев в спокойном обществе одного из своих отпрысков, который никогда не давал им ни малейшего повода для беспокойства.
При обычном ходе событий ничто на свете не заставило бы таких преданных родителей покинуть дочь, постоянно причиняющую им неприятности, но произошло то, что леди Эстер называла метаморфозой в ее младшем ребенке. Мисс Харриет Гренфелл изменилась. Никто не мог этого отрицать. Произошло ли это превращение из-за лорда Эйвери, чье ухаживание было так благоприятно, или ее кузина-квакерша оказала благотворное влияние на характер Харриет, леди Эстер не могла сказать. Да и не хотела. Ей было достаточно того, что манеры Харриет и на публике, и дома соответствовали наивысшим стандартам благовоспитанной леди из общества. Леди Джерси, эта львица «Олмака», даже намекнула, что вскоре может быть предложено возобновить ее членство в клубе. Родители Харриет были в восторге.
И такова была их убежденность в перерождении Харриет, что они, переехав в Бат, не видели никаких причин, по которым Харриет и Брайони не должны наслаждаться лондонским сезоном, когда люди начинают стекаться обратно в город. Они с самого начала собирались принять великодушное приглашение двоюродной прабабки Софии поселиться в ее просторном доме на Хаф-Мун-стрит на те несколько месяцев, когда сезон будет в самом разгаре. Тетя Софи с готовностью согласилась выступить в роли дуэньи для девочек. Брумхилл-Хаус и по размерам, и по местоположению прекрасно подходил для круглогодичного проживания семьи, но было понятно, что Ричмонд немного далековат для двух юных дебютанток, которые хотят быть в центре светских событий.
Таким образом, наступил день, когда собравшиеся многочисленные домочадцы с легким сердцем пожелали доброго пути Брайони и Харриет, отправлявшимся в карете в короткую поездку до Лондона. Поскольку Нэнни практически было нечем заняться в доме, где нет детей, она согласилась поехать с Гренфеллами и стать няней для новорожденного. Но она ясно дала понять, что это временно, так как она предана лэнглендской ветви семьи, и, хотя это и осталось невысказанным, Нэнни в душе очень надеялась, что в недалеком будущем ее руки будут нянчить первенца ее «бедного ягненочка».
Вернон должен был пока остаться в Брумхилле. Вскоре предстояли вступительные экзамены в Оксфорд, и ему отчаянно было нужно время, чтобы преодолеть сложности греческой грамматики и синтаксиса. Он с тоскливой улыбкой попрощался с сестрой и кузиной, пообещав, что, как только он разделается с «этими адскими трудностями», он не замедлит появиться на Хаф-Мун-стрит. Брайони тревожилась в душе, оставляя младшего брата. Ей казалось, что за месяцы, проведенные в Ричмонде, Вернон отбросил сдерживающее влияние родителей и становился таким же праздным щеголем, как любой юноша из круга его новых друзей. Она с грустью понимала, что не может повлиять на природную импульсивность неоперившегося юноши, склонного к легкомыслию.
Однако на одного человека общение с Брайони имело очень сильное влияние. Все месяцы, прошедшие с того едва не закончившегося печально для Брайони инцидента с двуколкой, Харриет страдала от самого жестокого чувства вины, какое только испытывала в жизни. Брайони никогда даже намеком не высказывала своего неудовольствия тем, что роковая сигара оказалась в ее руках, только чтобы спасти репутацию Харриет, и это вызывало в юной леди чувство безмерного раскаяния. Она понимала, что ее поведение было достойно порицания. Но когда она от всего сердца пыталась принести извинения, они отметались как совершенно ненужные. Такое щедрое и легкое прощение делало проступок Харриет еще более тяжким в ее глазах. Лорд Рейвенсворт и Эйвери не упустили возможности призвать ее к ответу за безрассудное поведение, но от Брайони она не услышала даже самого мягкого укора. Совесть Харриет нещадно терзала ее.
Вскоре она поняла, что кузина Брайони по-своему была даже более оригинальна и чужда условностей, чем Харриет когда-либо стремилась быть, но это осознание не принесло ей удовольствия. Напротив, оно до смерти взволновало ее. То, что ее собственное скандальное поведение часто шокировало светское общество, раньше не слишком беспокоило Харриет. Но она не потерпит никакого унижения, насмешек или изгнания из общества своей милой кузины, которой она так восхищалась. Никакая ее эксцентрическая выходка больше не заставит Брайони нарушить приличия. Харриет решила стать образцом для подражания.
Однако гордость Харриет была глубоко ранена. На горизонте опять появился лорд Эйвери, с которым она в порыве раздражения разорвала помолвку, когда он имел нахальство выдвинуть ультиматум. Тогда он без долгих рассуждений приказал ей исправиться или отказаться от их помолвки. Она в ядовитых выражениях послала его куда подальше, несмотря на то что ее сердце было разбито. Эйвери вместе со своим другом Рейвенсвортом периодически оказывался в ее обществе все последние месяцы. Ее женская интуиция подсказывала ей, что ее бывшему жениху не очень удается противостоять ее чарам. Более того, ее теперешнее поведение вполне отвечало его пожеланиям, но он не повторял предложения, которое она в ярости отвергла. Харриет беспокоилась.
Брайони была не меньше обеспокоена вниманием друга Эйвери. По мере развития знакомства с Рейвенсвортом ей стало временами казаться, что его светлость имеет на нее какие-то виды. Эту идею она скоро выбросила из головы, после того как он доверительно сообщил ей, что наследник его светлости герцога Далбрека не может выбирать жену по своему желанию, она должна быть равного ему положения в обществе. Брайони выслушала эти слова с некоторым сожалением. Она находила маркиза самым привлекательным мужчиной среди ее знакомых, хотя и признавала, что он не был подходящей партией для приличной квакерши. Однако когда она заподозрила, что начинает влюбляться в мужчину, с которым имеет так мало общего и который, более того, всеми признанный распутник, она безжалостно подавила нежные чувства.