[1] См. роман «Хитрая затея»
Глава 22. От чего ушли, к тому и пришли
Дорогие мои читатели! Я, к сожалению, не имею возможности накрыть для вас поляну по случаю моего ДР, поэтому прошу принять угощение в виде внеочередной проды. Следующая глава, как обычно, в субботу. Приятного чтения!
Жаловаться на жизнь — занятие не самое приятное и уж точно бесполезное. Нет, понятно, неприятности и затруднения в жизни случаются, бывает, что и чередой идут, но что толку в жалобах? Можешь изменить жизнь к лучшему — меняй. Не можешь — терпи. Совсем всё плохо — терпи и меняй. А жалобы… Ну, иной раз можно, но потом всё равно терпеть и менять придётся. Видимо, так же полагал и старший губной пристав Шаболдин
С каким бы скрипом ни продвигался розыск по отравлению отставного палатного советника Гурова, руки свои пристав и не опускал в бессилии, и не поднимал, сдаваясь на милость судьбы. Перетряхивая аптекарей и травниц, вышел Шаболдин на некую Марфу Егорову Шишову, ранее в поле зрения губных не попадавшую. Было той бездетной вдове Шишовой тридцать девять лет от роду, жила она в маленьком домишке в Кондрашёвском тупике, зарабатывала на жизнь травничеством и состояла в гильдии целителей. Имя назвал губным один аптекарь, покупавший у Шишовой травки для приготовления зелий, разжигающих плотское влечение. Ещё одна мастерица по хитрым отварам и порошкам проговорилась, что раньше та Шишова в господском доме служила, да и сейчас среди её покупателей и заказчиков благородных барынь с господами хватает. Пристав послал за Шишовой троих стражников, но они нашли её уже мёртвую. Двое суток как мёртвую, если верить губному прозектору, определившему в качестве причины смерти сильный удар чем-то твёрдым по голове, нанесённый сзади. Из того, что убита Шишова была в своём доме, Шаболдин заключил, что убийцу она знала, раз впустила его к себе, и такой пакости от него не ждала, раз повернулась к нему спиной.
Убийству пристав, понятное дело, не обрадовался — произошло оно там, где он отвечает за сыск, так что если и не ему, то кому-то из его людей придётся этим заниматься. Но по-настоящему Шаболдин расстроился после обыска в доме Шишовой, в ходе которого среди много чего прочего были найдены и изъяты ингредиенты для приготовления аква-тофаны и десяток пустых склянок, по виду неотличимых от той, что подбросили младшему Погорелову, из чего следовало, что в нашем деле убитая вполне могла бы оказаться свидетельницей, а то и подозреваемой в соучастии.
Но, как я уже говорил, просто так Бориса Григорьевича из колеи не выбить. Да, саму Шишову допросить он уже не мог, зато прошёлся по её соседям, благодаря чему я получил возможность читать допросный лист некой мещанки Домны Федотовой Храповой, опознавшей по рисунку губного изографа Ольгу Гурову. Свидетельница из этой Храповой была, конечно, ещё та — когда именно приходила к Шишовой Гурова, она толком не помнила, с её слов выходило, что было это либо в конце лета, либо в начале осени, зато обстоятельства излагала вполне уверенно. По словам Храповой, «та барыня» пришла, когда Шишовой не было дома и довольно долго ждала её у калитки, потому Храпова посетительницу своей соседки смогла и разглядеть, и запомнить.
Дождавшись, когда я закончу с допросным листом, Шаболдин рассказал, что никаких записей в доме Шишовой найдено не было, должно быть, не вела она их, полагаясь на память, а посетителей её соседи и видели далеко не всех, и не было больше таких случаев, как с Ольгой Гуровой, так что если соседи кого и видели, не то что опознать — и вспомнить-то не могли.
— Тут ещё вот ведь что получается, — продолжал Шаболдин. — Приходила к Шишовой Ольга Кирилловна до отравления Захара Модестовича, и приходила, по всей вероятности, за отравой. Но нанести травнице столь сильный удар она никак не могла, тут больше Фёдор Захарович под подозрение просится.
Возражений у меня никаких не нашлось, да и пристав явно свою мысль излагать не закончил, поэтому я согласно кивнул.