— Но как же так, Фёдор Захарович? — с лёгкой ехидцей в голосе вклинился Шаболдин. Не так давно вы показывали, что полагаете отравительницей именно Ангелину Павловну!
— Да, я одно время так и полагал, — покаянно вздохнул Гуров. — Однако же по здравому размышлению пришёл к мнению, что Ангелина Павловна моего отца не травила. Прошу меня простить великодушно за мои необоснованные подозрения, — он с поклоном повернулся к вдове, та милостиво склонила голову, показав тем самым, что извинения приняты.
И вот что, спрашивается, это было? Как вообще этот обмен любезностями прикажете понимать?! Скосив глаза в сторону пристава, я увидел, что и Борис Григорьевич пребывает в некотором, скажем так, недоумении. Но он на государевой службе, показывать такое своё состояние ему не по чину, поэтому вышел из столь неловкого положения старший губной пристав легко и просто: велел обоим выйти из кабинета и ждать в коридоре, пока их позовут прочитать и подписать переписанные начисто допросные листы.
— Что скажете, Алексей Филиппович? — перед следующей очной ставкой Шаболдину, как я понял, захотелось обсудить впечатления от прошедшей.
— Скажу, Борис Григорьевич, что меня сейчас занимает вопрос не о том даже, кто отравил Захара Модестовича, а о том, почему вообще это было сделано, — о своих соображениях относительно истории с подаренными облигациями и её значения для дела я пока решил не говорить, отложив это на потом.
— Хм, — призадумался Шаболдин. Пока он предавался размышлениям, писарь закончил свою работу, и пристав переключился на текущие дела — снова вызвал Ангелину Павловну и Фёдора Захаровича, дождался, пока они прочитают и подпишут допросный лист, Фёдора Гурова снова отправил ждать и велел позвать Василия Гурова.
Очную ставку между вдовой и младшим сыном отставного палатного советника Шаболдин начал с подчёркнуто любезно выраженной просьбы к Ангелине Павловне повторить её показания о разговорах с Василием Захаровичем. Та добросовестно повторила.
— И как, Василий Захарович, прикажете понимать эти ваши, с позволения сказать, шутки? — строго вопросил пристав, когда вдова закончила.
— Но это же и правда только шутка была! — испугался младший Гуров. — Признаю, шутка глупая, но только шутка же! Вот же Ангелина Павловна и сама так говорит!
— Шутка ваша, Василий Захарович, не только глупою, она ещё и опасною была, — назидательно поднял палец Шаболдин. — Для вас же и опасною, — пригрозил он. — В следующий раз хорошенько подумать советую, прежде чем так шутить. Но хватит о том, — взмахом руки он пресёк сбивчивые оправдания, в каковые пустился было Василий Гуров. — Вы мне, Василий Захарович, лучше вот что скажите: кто, как вы полагаете, отца вашего мог отравить?
— Я… я… не знаю… — кое-как промямлил Гуров-младший.
— А я и не спрашиваю, знаете вы или нет, — надавил на него пристав. — Я спрашиваю, кого вы подозреваете?
— Н-ну… — замялся Василий, и, бросив взгляд на Ангелину Павловну, всё-таки выдал: — Ольгу если только…
Ого! И этот туда же! Мы с Шаболдиным быстро переглянулись, пристав едва заметно улыбнулся и велел вдове подождать в коридоре.
— А теперь, Василий Захарович, не в присутствии Ангелины Павловны скажите-ка мне ещё раз: кого вы подозреваете в убийстве вашего отца? — насел Шаболдин на младшего Гурова.
— Да Ольгу, черти бы её взяли! — в сердцах выпалил поручик. — Она сама хуже гадюки! Я думаю, она и Фёдора против меня накрутила!
— Вот даже как? — заинтересовался пристав. — И почему же, Василий Захарович, вы так думаете?
— Мне Ангелина говорила, — признался он. — Сама она тоже та ещё… — подходящего слова Гуров-младший не подобрал, но паузу сделал очень уж выразительную, — я-то думал, уж не она ли отца и отравила, но вроде нет. Денег у него Ангелина, конечно, утянула немало, но потому ей и незачем его травить было. Я так думаю, — осторожно оговорился он.