Сколько голубой надежды на белой табличке.
Но для кого? — подумала Гедвика. — Для мамаши, согрешившей после бала? Для папаши, который согрешил, чтобы лучше спалось?
Ворота были заперты. На каменном заборе битое стекло. Она видела несколько тисов, кусты магнолии в рыжих пятнах, плющ на дубах, омелу на кленах. Желтый песок на дорожках, красно-желтые скамейки.
Она позвонила. Еще раз.
— Что вам угодно? — раздалось совсем рядом с ней.
Сперва она испугалась и лишь потом заметила синеватые жабры микрофона в приземистом гранитном столбике.
— Я к вам… Мы вам писали… Это из бригады… Я договориться приехала.
Она посмотрела на пузатую, битком набитую сумку у своих ног.
— Да… Я знаю. Проходите, пожалуйста.
Зажужжал зуммер. Она толкнула калитку плечом, нагнулась за сумкой. На ухоженную песчаную дорожку страшно было ступить. Она предпочла бы идти по газону. В широких дверях здания ее ожидала девушка, вряд ли намного старше Гедвики. Зато она была строго одета и причесана. Они протянули друг другу руки.
В углу зала сбились в кучку дети. Красные тренировочные курточки накинуты на плечи, огромные глаза.
Они меня боятся! — у Гедвики мороз побежал по коже.
— Вы что же, боитесь меня?
Взгляды детей разлетелись по залу.
— Они еще не знают, к кому из них вы пришли, — шепнула девушка.
Гедвика никак не могла вспомнить, как та назвала себя.
— Можно? — Гедвика наклонилась к сумке. Девушка улыбнулась и пожала плечами. Натянутая молния подалась неохотно, со скрипом.
Сверху были сладкие пирожки от Пилатовой, под ними шапочки с помпонами от Панковой, а на самом дне — белый с синим шарфик. Глядя на шарфик, трудно было догадаться, что Гедвика вязала его крючком целый месяц.
— У меня кое-что есть для вас.
Напряженной улыбкой Гедвика стремилась преодолеть границу, которая стала вдруг ощутимой. Сколько миров, — подумала она. — Сколько миров! Сколько разных слов об одних и тех же вещах. Потому что вещи всюду остаются вещами. Только вещами.
— Подходите и берите, дети. — Девушка незаметно сделала знак рукой.
Дети проходили мимо Гедвики, опустив головы; каждому она вкладывала в руку по пирожку и по легонькому комку мягкой шерсти.
Гедвику захлестнуло внезапное сознание, что дети понимали все намного лучше — лучше, чем она сама, когда вошла в зал. Они глядели на нее так, будто слышали долгие дебаты о каком-нибудь необычном мероприятии, которым могла бы похвалиться бригада. Будто знали, что Гедвика едва не раздумала ехать сюда, когда все вдруг пошло насмарку и бригаде могли не присвоить это звание. Но уже были связаны шапочки и поставлено тесто для пирожков.
Гедвика взглянула на девушку.
Как им помочь?
Сумка зияла пустотой. Только шарфик, свернутый в клубок, ютился на самом дне. Ода́ренные дети сгрудились в другом углу. У окна стоял мальчуган с черными как смоль волосами. Он пощелкивал ногтем указательного пальца по большому пальцу другой руки и упрямо разглядывал щель между паркетными планками.
— Роман, — негромко окликнула его девушка.
Мальчик поднял глаза.
— Мы ждем только тебя.
Мальчик хмурился. Черные глаза, смуглая кожа, может быть, цыган, а может, просто память о прадедушке; какое это имеет значение?
Он мог бы быть моим братом.
У Гедвики перехватило дыхание.
Он похож на меня… Гедвика стала шарить в сумке. Она спешила, она боялась, что девушка еще раз намекнет мальчишке, чего от него ждут. Она подошла к нему, опустилась на колени.
— Это тебе. Я сама вязала.
— Спасибо, — буркнул Роман.
У Гедвики закололо надо лбом, там, где начинают расти волосы.
— Ну, и как по-твоему, умею я вязать?
Мальчишка впервые взглянул на нее. Впервые в глубине его взгляда появилось что-то еще, кроме равнодушного ожидания.
— Я еще не умею… Вот, видишь, узлы… Это я перепутала… Так ты не сердись.
— А чего мне сердиться? — Роман покосился на девушку. — Я вот рисовать не умею.
— Выходит, оба мы с тобой неумехи. — Гедвика погладила его.
— Да зачем он мне теперь, летом?
— Спрячь. Зимой пригодится.
— А куда спрятать?
Гедвика оглянулась. Девушка улыбалась ей.
— В шкафчик, например.
— У меня нет шкафчика. У нас один большой шкаф на всех. А в нем должен быть порядок.
— Тогда я его припрячу для тебя. А потом принесу.