Карел Цвейн
Влтавская мадонна
Правы, должно быть, были соседи, утверждая, что фламандский художник Франс ван дер Мерш поступил неразумно, взяв к себе прекрасную банщицу Мадличку. С хозяйством его вполне управлялась вдова Маржи, а если уж он хотел жениться, то вокруг было достаточно благонравных и состоятельных барышень, которые не пренебрегли бы молодым человеком привлекательной наружности, что кистью, маслом и пастелью поддерживал а освежал краски знаменитых полотен из кунсткамеры Его императорского величества Рудольфа II.
Однако можно ли было ожидать от художника, и к тому же фламандца, — происходи он даже из прославленного рода, давшего армиям Оранского и Нассау не одного капитана, — благоразумного поведения? Франс ван дер Мерш влюбился в Мадличку, которая купала его в банях у Мостецкой башни, влюбился до безрассудства, уплатил цирюльнику пять талеров, чтобы тот отпустил ее, и отвез ее к себе домой на Янскую горку, объявив ей:
— Отныне здесь повелеваешь ты, Мадличка, и все, чего ты ни пожелаешь, исполнится!
Мадличка не пожелала ничего особенного. Лишь одно новое платье по брабантской моде, два-три гребня, несколько цепочек и браслетов, инкрустированных гранеными камнями.
Франтишек, как она художника, к его удовольствию, называла, не был беден. Его работа в Пражском Граде хорошо оплачивалась, платили ему и ученики из местной знати (в их числе, между прочим, был сам граф Трчка), желавшие в его мастерской выучиться писать, по крайней мере, такие картины, какие они видели во время своих путешествий по Италии. Да и сам художник был уроженцем богатой и плодородной Фландрии, где даже крестьяне ели и пили так, что к тридцати годам у них вырастали невиданные на свете животы, — что же говорить о мелкопоместном дворянстве, которое со времен Рима сидело по своим усадьбам с башнями, придававшими им сходство с крепостями, и правило своими землями! Род ван дер Мерш, состоявший из людей тучных, рыжих и благодушных, как дед художника Андриен, погибший в борьбе с Габсбургами, продолжил неожиданно стройный, черноволосый и вспыльчивый Франс. Должно быть, причиной тому была испанская кровь его матери. Управляющий фландрского имения, при посредничестве антверпенских и пражских торговцев, заботился о том, чтобы источник талеров, снабжающий Франса, не иссякал.
Дом на Янской горке, угловой и выдающийся из ряда других строений, был в это время уже не новый. Однако именно таким он напоминал Франсу замок во Фландрии, где прошло его детство, прежде чем он, молодой художник, отправился странствовать по свету, хотя ему вполне хватило бы внимательного изучения картин фламандских мастеров, краскам которых завидовали сами итальянцы. В конце концов он через Альпы и Вену попал в Прагу и нашел в здешнем государе почитателя искусства и самого щедрого из меценатов, а в пражских художниках, ваятелях и резчиках — развеселое общество, состоявшее, правда, из представителей стольких народов, что нередко им удавалось объясниться только при помощи латыни, но в остальном — особенно в питейных заведениях — спаянное узами дружеской приязни и расположения.
Здесь он нашел и подлинное сокровище, воплощение всяческих прелестей — юную банщицу Мадличку, иначе — Магдалину, верную копию евангельской святой, впрочем, когда та еще не помышляла о покаянии. Смуглому фламандцу нравились длинные золотые косы Мадлички, алое пятнышко под левой грудью в форме маленького сердечка, овальный ее живот, округленные колени и ноги, большие пальцы которых, хотя необыкновенно крупные, были так соблазнительно подвижны, когда, лежа на спине, она болтала в воздухе ногами, как малый ребенок. Мадличка более всех женщин, которых он до сих пор знал, напоминала ему ребенка, а фламандцы, все до единого, любят детей, как это видно на старых фламандских полотнах. Экономку художник из Мадлички не сделал. Для ведения хозяйства пришлось оставить вдову Маржи, но за обильным столом и на мягком ложе банщица стала ему подругой замечательной, как никакая другая женщина.
В первом этаже дома, где Мадличка взяла в свои руки бразды правления, помещалась шумная мастерская позументщика, но наверх, сквозь толщу стен, не проникали звуки даже самых сильных ударов молотков. Внизу находилась и каморка вдовы Маржи с окошком, выходящим на широкий двор, где на куче мусора, вечно копошились принадлежавшие ей куры. Мадличке так хорошо спалось с Франсом, что ее не будило ни утреннее солнце, ни призывное пение петуха в рассветных сумерках.
Комнатка, где новая хозяйка вдовы Маржи беззаконно, но беззаботно спала со своим чужеземным мужем, была невелика. Лишь кровать, над которой, по французскому образцу, нависал шелковый балдахин, производила величественное впечатление. Около полудня к молодой паре входила пани Маржи и приносила завтрак. Мадличка была уже свежа, как теплый хлеб. Сначала она немного прохаживалась неодетой — и даже вдова Маржи не могла отрицать ее красоту. Художник, еще лежа в постели, всегда отворачивал полог и жадно наблюдал за хождением Мадлички, словно за ночь он еще недостаточно насытился ею.