За окном появился дедушка Штепки. Он остановился, чтобы отбросить с дорожки упавшие сливы. Потом заскрипела дверь, и дедушка вошел ко мне в комнату.
— Ты один?
Я развел руками. Об этом можно было не спрашивать. Я был один.
— Ничего зазорного тут нет, — сказал он и отодвинул раскрытое расписание к самому окну, чтобы оно нам не мешало. Бутыль с вином старик поставил на стул. Потом вынул из ящика стола старую облупленную линейку и потянулся к занавескам. Без линейки старик не достал бы до них. Он задернул занавески, чтобы с улицы нас не было видно. На середине занавески заходили одна за другую.
Я сердито, с упреком, взглянул на старика. Хотя он ни в чем не был виноват. Просто потому, что я был зол на весь свет.
— Ваша внучка ушла на танцы. Бросила меня здесь и убежала, — пожаловался я.
Старик положил линейку на стол и, шаркая, подошел к буфету.
Я продолжал.
— Говорит, мне пора домой, — вздохнул я.
Дедушка Штепки достал из буфета стакан и поставил его передо мной. Он кипел от злости, но молчал. Подняв бутыль со стула, он поставил ее на стол под лампой со стеклянными подвесками.
— Открой!
Мне не хотелось пить. Визг музыки с сахарного завода доносился даже сюда. Штепка там уже отплясывает.
Старик посмотрел на меня. Наверно, я выглядел жалким.
— Она вернется только утром, — посетовал я, чтобы выговориться до конца.
— Вот бестолковая, — сплюнул дедушка Штепки и пододвинул бутыль ко мне. Садясь, он задел головой за липучку с угасающими мухами.
— Вот мухи — такие же бестолковые. Прямо как слепые. Видят липучку, а то и дело прилипают, одна за другой.
Оскорбившись, я снова взглянул на расписание и на сумку с вещами, стоящую у моих ног.
Старик схватил линейку и, рассердившись, замахнулся.
— Всыпать бы ей ремнем по заднице. А заодно и тебе тоже.
Швырнув линейку в ящик стола, он с силой задвинул его. Расправил скатерть и посмотрел мне прямо в глаза.
— Выпей!
Я послушался и попробовал улыбнуться. Он желал нам добра. Я вынул пробку из бутыли. Руки у меня дрожали. Я торопливо наполнил стакан той кровью, которую дедушка Штепки принес из сарая. К моему сожалению, стакан оказался слишком маленьким. Не утолил моей горечи. Я жадно влил в себя эту кровь. Старик, помедлив немного, оторвал стакан от моего рта.
— Вино так не пьют!
Меня мучила жажда. И боль в сердце из-за Штепки. И музыка с сахарного завода звенела в ушах. Некоторое время мы боролись за стакан. И эту битву я проиграл. Я откинулся на спинку стула. Я изнемог.
— Ты тоже бестолочь, — крикнул дедушка Штепки, но тут же успокоился. — Штепка — чертовка. За ней не уследишь. В прошлые каникулы такое тут вытворяла, аж сама валилась с ног. Теперь опять за старое принялась. Все равно еще год — и баста. Закончит школу и пойдет работать.
Я не слушал его. Вино ударило мне в голову. Заполнило всю комнату. Оно жгло мне язык. Этим огнем я заливал пожар, полыхавший у меня внутри.
Голос у деда был спокоен и ровен.
— Ты чего голову-то повесил? Мы не могли удержать девку дома, а ты думал — тебе это так сразу и удастся, — бранил он меня. — Вам бы обоим кнута хорошего!
Он снова рассердился. Стакан с вином, которое я не успел выпить, стоял передо мной, но я не решался даже мельком взглянуть на него.
Старик как будто читал мои мысли.
— Выпей, — миролюбиво предложил он мне. — Выпей еще вина, но не глохчи его, как воду. Этим дела не поправишь.
Я медленно потягивал кровь этого края, которой мне не хватало. А она мне была очень нужна. Нужно было как можно скорее заполнить свои жилы кровью этой земли. Старик думал так же.