Хелье снова сел и стал ждать. Прошел еще час. Наконец дверь отворили.
Вошли двое, один из которых внес зажженный ховрег и тут же воткнул его в стенное крепление. Был он доброго роста и крепкого телосложения мужчина с длинными, вроде бы каштановыми, волосами и мрачным взглядом. Тонкие губы сжались, глаза оставались спокойными.
Второй визитер оказался самим Ярислифом.
— Поговорим? — предложил Ярислиф, останавливаясь посреди помещения.
— Надо бы, — согласился Хелье, вставая.
— Как тебя на самом деле зовут и зачем пожаловал ты в Новгород? — спросил конунг.
— Зовут меня Хелье, конунг. А приехал я по поручению конунга шведского Олофа. Мне нужно говорить с тобою наедине.
Ярислиф склонил голову вправо.
— Плохо, — заметил он. — Лучше сразу скажи всю правду.
— Я говорю правду.
— Нет. Правда то, что ты приехал по поручению, а также, возможно, что тебе нужно видеть меня наедине, и желательно, чтобы в этот момент у меня не было сверда, а у тебя был бы. Поручение дал тебе вовсе не Олоф Шведский, который прислал бы обыкновенного посла с охраной, и зовут тебя вовсе не Хелье, хотя по-шведски ты говоришь чисто.
— Как это — не Хелье?
— Так. Хелье с такой мордой не бывают.
— Что такого в моей морде! — возмутился Хелье.
— Ничего особенного. Не обижайся. Но не шведская у тебя морда. Смоленская. Поэтому думается мне, что послал тебя не Олоф, а кто-то другой. Возможно, женщина. Возможно, очень молодая. Возможно, родовитая.
Хелье был возмущен до глубины души. Он хотел этого разговора, он не собирался врать или скрывать что-либо, он прибыл в Хольмгард, чтобы поговорить с Ярислифом о дочери конунга! Почему ему не верят? При чем тут смоленская морда?
— Как видно, ты не собираешься мне ничего рассказывать, — предположил конунг.
— Собираюсь. Хорошо, не хочешь наедине — не надо. У Олофа есть дочь, зовут ее Ингегерд, ей пятнадцать лет, и Олоф хочет, чтобы ты взял ее в жены.
Ярослав усмехнулся.
— И он послал именно тебя именно об этом мне сообщить?
— Да! Он предпочитает тебя Олафу Норвежскому, который хочет на ней жениться.
— Предпочитает?
— Он предлагает ее тебе.
— Точно мне? Не Папе Римскому?
— Не веришь — не надо! — огрызнулся Хелье, отворачиваясь.
Эка нескладно врет, подумал Ярослав. Молодой какой, совсем мальчик. Ну и стерва сестренка моя. Никого ей не жалко.
— Житник, — обратился он к подручному. — Поговори с человеком наедине. Узнай у него, чего именно добивается сокровище наше Марьюшка. А я покамест пойду полякам грамоту напишу.
Житник кивнул. Ярослав вышел.
— Ну, как дела? — спросил Житник, помолчав.
— Кто такая Марьюшка? — спросил Хелье.
Житник покивал с таким видом, будто ждал именно этого вопроса, и был уверен, что это не вопрос вовсе, а обходной маневр, что Хелье прекрасно известно, кто такая Марьюшка.
— Мы тебя целую неделю ждали, — сообщил он. — Припозднился ты. Планы поменялись. Что с тобой теперь делать — ума не приложу. Взял бы я тебя к себе в службу, но ты так глупо попался, что хуже некуда. И возраст тут твой не при чем, малоумие твое — врожденное.
— Не знаю я никакой Марьюшки, — сказал Хелье, глянув на дверной проем. Между ним и открытой дверью был только Житник. Рискнуть?
Он недооценил Житника. Обманное движение не произвело на последнего никакого впечатления. Уже вдыхая вольный воздух, в двух шагах от проема, Хелье ощутил резкую боль возле плеча. Он вскрикнул. У Житника была стальная хватка. Фаворит Ярослава вернул Хелье на место — перед собой — подержал, посмотрел пойманному в глаза, и нехотя ударил его в скулу.
Хелье упал навзничь. Его подняли, хлестнули по щеке, чтобы в голове было не так мутно, а потом ткнули в живот, и он сразу сел на корточки, ловя воздух широко открытым ртом.
— Куда это ты собрался, не спросясь? — осведомился Житник, возвышаясь над Хелье. — Дурак.
Взяв Хелье за волосы, он поднял его на ноги. Снова боль в верхней части левого бицепса. Житник повел качающегося Хелье вон из пристройки, пересек с ним детинец, подождал, пока дежурный ратник отопрет ворота, и вывел пленника на улицу. Ворота за ними закрылись. Житник, волоча Хелье, проследовал дальше, вниз, к Волхову. Не доходя до вечевой площади, они остановились возле какого-то дома с запертыми ставнями. Луна освещала покосившееся крыльцо.
— Следовало бы тебя утопить в речке, — сообщил Житник, ослабляя хватку. — Но зачем делать одолжение врагам? Они и сами с тобой прекрасно управятся. Далеко ты не уйдешь. Наверняка они где-то здесь, твои люди. Ждут. Эржбета тоже.
Он покачал головой, усмехаясь, повернулся к Хелье спиной, и проследовал обратно к детинцу.
Хелье не знал, что и думать, но был рад неожиданному освобождению. Что теперь? Добраться до Евлампиева Крога, помыться, поесть, и поспать. Кто это меня ждет? Где?
Стараясь держаться в тени стен, Хелье направился к Волхову. Хотелось побежать, но он сдерживался. Хоть бы облако закрыло луну, что ли. На улице было слишком светло, и белая купеческая рубаха выделялась на темно-сером фоне ночных теней.
Услышав топот копыт сзади, Хелье все-таки побежал, но бежать пришлось недолго. Вскоре его обогнали двое всадников с ховрегами и загородили проход, а третий всадник остановился у него за спиной. Двое спешились и, держа коней под узцы, приблизились вплотную, а третий вынул из ножен сверд.
— Повернись, — сказал голос за спиной.
Голос был женский. Хелье повернулся. Женщина поднесла ховрег к его лицу, но он успел разглядеть ее черты — красивые, тонкие, слегка восточные. Русые волосы, возможно с рыжиной. Большие, очень синие глаза. Презрительные губы. Безупречный овал лица. Тонкая рука, держащая ховрег. Мужская одежда.
— Совсем еще мальчишка, — определила женщина, воркуя низким, бархатным, слегка простуженным голосом, разглядывая Хелье. — Неужели нельзя было подобрать кого-то получше да поумнее. Даже жалко как-то.
Она убрала ховрег от лица Хелье и кивнула спешившемуся. Хелье почувствовал, как ему сзади на шею накидывают веревку. Он подался назад, обернулся, и схватил то, что было ближе всего — зажженный ховрег. Спешившийся попытался вырвать ховрег у Хелье из руки. Вдвоем они качнулись, сперва назад, затем вбок. Конник со свердом примеривался, как бы ткнуть Хелье клинком, но спешившийся мешал. Лошадь, которую женщина держала под узцы, подалась вперед. Хелье сделал отчаянное усилие, рванул ховрег за древко, и угодил им, ховрегом, лошади в глаз.
Обезумевшая от боли и страха, лошадь заржала и встала на дыбы, качнувшись в сторону и сбив женщину с ног. Спешившийся отскочил, чтобы не быть раздавленным копытами. Хелье упал и откатился в сторону. Вскакивая на ноги, он увидел прямо перед собой стремя. Лошадь полетела с места галопом, но он успел схватить — левой рукой стремя, а правой луку седла. Рывком он вполз на спину лошади, стараясь не выпустить луку, и оказался лежащим поперек на бешено подпрыгивающем седле. Если я не сумею удержаться и свалюсь, мне конец, подумал он. Яростно вскрикнув, он переместил плечи и голову к гриве, а ноги к крупу. Схватившись за гриву скачущей лошади, он утвердился в седле и нащупал повод.
— Подлец! — услышал он крик женщины. — Да езжайте же за ним, дураки! Живее!
— Стой! — закричал спешившийся. — Стой, приамова хорла!
Лошадь сама летела к воде, прямым, как ей казалось, путем. Хелье слышал за собой топот копыт — всадники устремились в погоню. Он попробовал управлять обезумевшей кобылой. Она не слушалась. Единственное, что он сумел сделать — не дать ей слететь по пологому склону прямо к Волхову. Вместо этого, натягивая повод, он заставил ее взять правее, к утесу, выступающему над берегом возле торга. У края утеса лошадь остановилась и, возмущенно заржав, начала разворачиваться. Конников отделяли от Хелье двадцать шагов. Хелье дернул уздечку и, притянув колени к подбородку и, чудом не запутавшись в стременах, оттолкнулся от седла заваливающейся на бок кобылы, крутанулся в воздухе и головой вниз полетел в воду.