– Оригинал Кеннигсбергского Списка?
– Да, но и еще кое-что. Много. Хотите посмотреть?
– Хочу.
Толстяк раскрыл поставил свой портфель на ступеньку, открыл, и извлек из него пачку распечатанных фотографий. И протянул ее мне. Я поразглядывал – и ничего не понял. Спросил:
– Что это?
– Кириллица.
– Вижу, что кириллица. Но явно не Кеннигсбергский Список.
– Присмотритесь.
– Это негативы?
– Нет. Это береста. И, вот, взгляните – хартия … пергамент.
– Э…
– Не пугайтесь, пергаментный лист всего один. И бересты тоже не очень много. Зато много бумаги. Дотошный мой предок все это разбирал, сортировал, и переписывал. Некоторые части переводил на немецкий, переписывая, иные – на русский того времени. Вот титульный лист.
Я взял у него распечатанное фото. Посмотрел.
– Я не понимаю по-немецки.
– Не вопрос, я все давно перевел … Видите – имя в нижней части?
В нижней части было написано – Hegle … неразборчиво … Jagare … Smolensk und Sigtuna … и еще что-то. Я вопросительно посмотрел на собеседника. Тот улыбнулся.
– Вам это имя ничего не говорит, разумеется. Какой-то отпрыск рода Ягаре, уроженец Сигтуны, со смоленскими примесями…
– Сигтуна – это тогдашняя столица Швеции? – снова похвастался я эрудицией.
Толстяк посмотрел на меня неодобрительно. И сказал веско:
– Я историк. Специалист по средневековой Руси. Это – воспоминания, или мемуары, как хотите, очевидца событий того времени. Огромного количества событий. Я изучил их, мемуары, я знаю их почти наизусть. Они подлинные. За это я вам ручаюсь. Но никто их таковыми признавать не собирается. За это я вам тоже ручаюсь.
– Почему?
– Потому что они опровергают сегодняшнюю парадигму. Потому, что если их признать подлинными, историкам нужно будет признать ошибки и пересмотреть очень, очень многое. Слишком многое. Никто на это не пойдет. Сегодня, во всяком случае. Уж вы мне поверьте. Но в них – настоящая, всамделишная Русь того времени, и всамделишные русские люди. Настоящие. Живые. Вы себе представить не можете … да … и написано все это вовсе не сигтунцем из рода Ягаре.
– Из чего вы это заключили?
– Сигтунец сносно владел тогдашним славянским наречием, а вот склонности к письму у него не было никакой. И к чтению тоже. А написано все это явно человеком просвещенным. И я знаю, как его звали. Хотите скажу?
– Скажите.
– Звали его Нестор.
– Стоп, стоп. Какой Нестор? Тот самый Нестор? Монах? Автор…
– Да, автор галиматьи, к изданию которой приложил руку мой предок – тоже. Но галиматью он писал ради денег, или почестей, заказ выполнял. Монахом он скорее всего не был. Изображал монаха – может быть. А это всё, – он тряхнул пачкой распечаток, – в отличие от заказа, написано честно, вменяемым языком, с массой подробностей из жизни, с подлинными разговорами … словом, это как раз и есть история. Вы себе не представляете! … Там, к примеру, объясняется, кто на самом деле был Илья Муромец. И на былинного деревенщину он совершенно не похож, уверяю вас. И сестра Ярослава там … эка баба неуемная … Ну, много там всего – заговоры, интриги, похищения, подкупы … чего там только нет. И я даю все это вам.
Он снова залез в свой портфель и выволок оттуда толстенную папку.
– Мне?
– Вам.
– Э…
– Нет, я не стану присылать вам все это на мыло. Не хочу. И вам не рекомендую загружать подлинник в интернет. Оно так надежнее. А даю я все это вам для того, чтобы вы все это переписали, ничего не упуская, в форме романа.
– Позвольте…
– Да, вы правы, в один роман тут не уложиться, нужно писать три или четыре. Пусть будет – ну, скажем, тетралогия. «Русская Тетралогия». Звучит? Писать это нужно по-русски. Потом переведем, ежели нужно.
– Знаете, я…
– Ну?
– Я пишу в основном по-английски.
– Я знаю.
– По-русски – только стихи, и несколько статей написал. И путеводителей несколько. Про Париж, про оперу…
– Что мне ваш Париж. Тут целая эпоха, и все подлинное.
– Да, но…
– А вы возьмите и попробуйте.
– Хорошо. Ответьте на вопрос.
– Попробуйте, попробуйте.
– На вопрос ответьте!
– Ну?
– Почему я? В России чего, романистов не стало?
– Я читал ваши американские исторические романы.
– Польщен, но при чем тут…
– Это как раз то, что нужно. У вас своеобразный, но очень легкий, очень жизненный стиль, и юмор – именно такой, какой нужен в данном случае. Монографии читают единицы. Романы читают миллионы.
– Краснею, но все-таки…