– Хорошо, объясню.
Потомок Тауберта поморщился. И сказал так:
– В России до сих пор никто не удосужился написать нормальный исторический роман. Ни разу. За всю историю русской литературы. Попыток было много, но почему-то даже самые лучшие романисты – и в прошлом, и сегодня – романисты, чувствующие людей, все видящие насквозь – вдруг меняются, когда дело касается истории. И пишут какую-то чепуху, какие-то лозунги, идеологию примешивают ко всему. У них утром женщина из мелкопоместных дворян, стоя в нижнем белье перед зеркалом, думает о государственной необходимости и коварстве поляков. И стиль делают такой, что читать и трудно, и противно. Я не знаю, почему так происходит. Пишут, пишут – и пишут хорошо, но как только доходит до истории – хоть плачь! А ваш стиль тут как раз бы подошел. Это будет первый нормальный, правильный, достойный русский исторический роман. Вернее, целых четыре романа. А вы будете первооткрыватель. Как вам?
– Не знаю.
– Вот моя визитная карточка. Ознакомьтесь с рукописью. Через неделю, или раньше, позвоните мне.
– А как же…
– О публикации поговорим. И о гонорарах. Гарантировать ничего не могу, но посодействую, как умею. Имейте в виду, это долгосрочный проект, а не однодневная сенсация. Долго будет набирать обороты. Но перспективы есть, и они весьма интересные. Все-таки – первый русский исторический роман, не поделка какая-нибудь, не лубок, не фентези. А настоящий роман. Вернее, четыре романа. Только прошу вас ничего не переделывать, пусть события остаются такими, какие они в рукописи. Додумывать можете, а переделывать не надо. Подумайте. Всего доброго. Позвоните мне.
Он подхватил свой портфель и пошел ловить такси. А я остался стоять с папкой в руках, и весила эта папка тонну.
Я решил, что от меня не убудет. Подобрал монографию про ацтеков со ступеньки, пихнул ее в рюкзак, а папку понес в руках – в рюкзак она не помещалась.
Я читал рукопись несколько дней. Делал записи, сверялся со справочниками, штудировал попутно писания дотошных немцев того времени или около – путевые заметки, хроники – и находил массу подтверждений тому, что и события, и люди, описанные в рукописи – подлинные. Hegle … из рода Jagare … в начале рукописи наивный шведский сопляк, прибывший на Русь в поисках неизвестно чего, и сразу попавший в такой водоворот событий, что никакие интриги французских, английских и немецких дворов не шли в сравнение … а потом он повзрослел, и начал даже некоторые из этих событий направлять … Сестра Ярослава мне понравилась сразу – не потому, что она была хороша собой и чиста душой, скорее наоборот, а потому, что во мне заговорил романист, оценивший огромные возможности персонажа. «Додумывать можете, а переделывать не надо». Да не шибко то и хотелось мне что-то переделывать – настолько захватывающим оказалось повествование.
На пятый день я закончил чтение и позвонил моему новому знакомому. Он сказал:
– Начинайте писать. Я позвонил в одно московское издательство, они уже ждут.
Ну, раз ждут, то надо писать. И я начал.
Читатель! Нет ничего увлекательнее истории, если не занудствовать, а просто излагать события и передавать диалоги.
Я только успел закончить черновик первого романа, когда мне позвонил потомок Тауберта.
– Присылайте как есть.
– Нужно редактировать.
– Нет, не нужно. Потом будете редактировать.
Он прочел черновик за два дня, позвонил мне, и сказал, что все очень здорово, он в восторге, и отправляет в издательство. Я возразил, но он не стал меня слушать.
В издательстве черновик приняли и опубликовали, изменив в нем одну строчку (в следующей редакции я это изменение убрал). Со вторым романом вышла еще бОльшая спешка. Я был против, но меня не спрашивали – и поместили романы в «серию». Я позвонил толстяку и сказал, что буду редактировать первый и второй романы, там много лишнего, и многого не хватает, а третий в издательство не отдам, если будет все тоже самое, серии всякие. Он заверил меня, что прекрасно меня понимает. И сказал:
– Я ведь вас предупреждал, что это долгосрочный проект. Будем выкручиваться своими силами.
Я написал третий роман, отредактировал, и послал ему. Он прочел. Позвонил и сказал:
– Произошла заминка. Если мои коллеги в университете узнают, что я имею отношение к этим романам, я моментально стану изгоем. К самим романам у них претензий нет. Поскольку это художественная проза, а в художественной прозе можно писать что в голову взбредет. А вот ко мне претензии появятся. Поэтому нам с вами следует поступить так. Мы прекращаем знакомство. Романы эти – ваша собственность. Делайте с ними все, что хотите. Рукопись оставьте у себя – пусть это будет мой подарок вам. Всего доброго.