В Сочельник я поставила елочку на столе в моем вагоне. Нацепила на нее вату, свечу разрезала на кусочки и тоже налепила на елку. Когда я ее зажгла, все больные, которые могли двигаться, столпились около меня. Лежачие старались смотреть со своих мест (это был вагон четвертого класса). Свои несколько яблок я нарезала на кусочки и раздала более здоровым, тяжелым же дала по леденцу.
Какие радостные и торжественные были лица у всех!!! Когда сестры узнали, что у меня елка, все прибежали в мой вагон. У нас действительно был праздник. И… праздник незабываемый!
Совершенно неизвестно было, куда наш поезд пойдет после Ростова. И потому четырех больных сестер перегрузили на другой поезд, который шел в Екатеринодар. Нас осталось всего три: Звегинцева, я и Каневская, кажется, Полтавской общины. Она перебежала в Добровольческую армию в Полтаве, когда наши туда пришли, и попала на наш поезд.
Пока мы стояли в Ростове, к нам прибежали двенадцать сестер Свято-Троицкого госпиталя, стоящего в Ростове: их старший врач не желал эвакуироваться и, очевидно, для спасения своей шкуры решил передать большевикам госпиталь в полном составе. Поэтому запретил сестрам выходить. Они же удрали и просили нашего старшего врача взять их с собой. Он сразу же согласился, но поставил условие, чтобы они работали с нами, тем более что мы втроем не могли справиться. Те сразу согласились. Мы их разместили в пустые купе эвакуированных сестер и, кроме того, каждая из нас взяла в свое купе еще по одной сестре. Работать стало много легче, и, что главное, мы могли делать все как полагается, а не кое-как, наспех.
Кроме сестер, к нам стали проситься и беженцы из Ростова: это были все «бывшие люди» — дамы и мужчины. Доктор предоставил в их распоряжение пустой салон вагона, в котором я жила: половина его имела несколько купе, где жили сестры, а другая была без перегородок, совсем пустая. Туда-то и пустили желавших уехать. Их было человек пятьдесят. Разместились они на своих вещах, кое у кого были раскладные стулья.
Теснота у них была страшная. Этот вагон стоял в хвосте хозяйственных, персональских вагонов и кухни. За ним шла аптека, затем вагон операционный и еще дальше вагоны с больными. Сам «салон» с беженцами был у двери, к переходу в аптеку. Другими словами, через него весь день и даже ночью проходил весь персонал, носил еду и т. д.
Когда эти господа разместились и успокоились за свою судьбу, зная, что они уедут, они подняли голову: им не нравилось, что все ходят через их помещение. Сначала протестовали, а потом стали требовать, чтобы все сестры и санитары выходили из вагона и обходили их во время стоянок по перрону. Конечно, на это никто не обращал внимания, и мы продолжали ходить, как и прежде.
Тогда делегация от беженцев пошла к старшему врачу с требованием запретить сестрам ходить через них: это им мешает!
Доктор их требование, конечно, отклонил. Получив отказ от доктора, они стали не оставлять прохода, ставя там свои вещи и садясь на них. Страдающими оказались они, так как мы продолжали ходить и перебираться через них, и в состоянии усталости и нервного напряжения, в котором мы были, делали это не очень деликатно.
Вши заедали нас все больше и больше. Никакие меры не помогали: мы завязывали туго косынку, подсовывали камфору, забинтовывали рукава и воротнички, тоже с камфорой, и т. д., но все было ни к чему. Раз, когда я стояла в своем вагоне, меня подозвал лежащий на верхней койке больной офицер, сказал, чтобы я подошла ближе, и стал вынимать вшей из бровей. Беженцы, конечно, этих вшей боялись больше всего и еще больше взъелись на нас. Кончая работу, мы вешали наши халаты на крюках против своего купе. Беженцы потребовали, чтобы мы их брали к себе — этого, конечно, мы сделать не могли, но, вняв их просьбам, повесили халаты в уборную.
Но когда утром мы пошли за халатами, их на вешалке не оказалось. Они валялись затоптаными, грязными на полу в уборной. Всего этого оказалось мало. Эти «господа» стали требовать у старшего врача, чтобы их переселили в купе, говоря, что совершенно недопустимо, чтобы какие-то сестры жили по две в купе, а они сидят на чемоданах, что сестер надо потеснить и уступить место им. Конечно, и это требование не было удовлетворено. Слава Богу, проехали они у нас не очень долго и в Батайске куда-то испарились.
В Ростове нам еще прибавили больных. Все было забито. В вагонах четвертого класса на поднятых койках вместо двух лежало четыре человека. Лежали и на площадках. Первые дни, когда начали работать сестры Свято-Троицкого госпиталя, кое-как справлялись, но они почти сразу же стали заболевать, и их двумя группами эвакуировали в Екатеринодар.