Так что, расставаясь с этой дурочкой, я считала, у меня есть причины гордиться собой.
Это вино не так уж и хорошо после пары глотков, правда, душенька? Думаю, Жак теряет навык. Пожалуй, стоит раз и навсегда вычеркнуть это место из своего списка, как по-твоему?
Как бы то ни было, прошла целая неделя прежде, чем раздался звонок, но совсем не тот, на какой я рассчитывала, и это еще слабо сказано.
Я спала мертвым сном, потому что вполне возможно, я выпила чуточку лишнего, и звон этого чудненького телефончика, какой подарил мне Андре — ты ведь помнишь Андре? Он был граф. И с тех пор я не желаю иметь дело с графьями — вытащил меня из глубин какого-то прегадостного сна, так что я, по правде сказать, лишь наполовину посунулась, когда с трудом поднесла к уху трубку. И поэтому сперва я понять не могла, что я слышу, и признаю, я все повторяла «В чем дело?» этаким заплетающимся одурелым голосом и так с дюжину раз, пока на меня наконец не снизошло, что на другом конце провода вообще не человеческий голос!
Это было мяуканье, милая, самое печальное, самое несчастное мяуканье, какое я когда-либо слышала. Оно все тянулось и тянулось — жалобно-прежалобно. Не прошло и нескольких секунд, как я узнала его, и тогда самый страшный мороз пробрал меня от кончиков пальцев до самой макушки, потому что, разумеется, это была Клара. Маленькая Клара Мэдди.
Но потом я подумала: Бог мой, она зовет меня на помощь, и я знаю, я никогда, никогда не была так тронута. Это было — боюсь, я расплачусь от одних только воспоминаний — самое чудесное, что со мной когда-либо случалось в жизни.
Доверие.
Сама мысль о том, что она подумала обо мне первой.
Извини, но я просто должна промокнуть глаза.
Уже лучше.
«Не волнуйся, душечка! — сказала я в телефон как можно нежнее. — Не волнуйся, солнышко! Я сейчас приеду!»
И, милая, я так и поступила. Я встала, оделась, хотя это и было далеко за полночь, и поехала на такси прямо к дому Мэдди и Клары, где стращала сперва привратника, а потом и домоправителя, когда его разбудил привратник, — огромные сонные увальни — до тех пор, пока мы все наконец не поднялись на лифте к квартире Мэдди и Клары и, позвонив бог знает сколько раз, открыли дверь.
Ну, какой там был запах, ты, милая, просто не поверишь. Нечто непередаваемое. Вся квартира воняла. Буквально воняла. Запах наваливался на тебя, как падающая стена.
Привратник только, задыхаясь, глотнул его и тут же повернулся и выблевал весь свой ужин на ковер в коридоре. А домоправитель только повторял без конца «Господи Иисусе, Господи Иисусе, Господи Иисусе», пока мне до боли не захотелось дать ему пощечину, надавать по этим толстым дурацким щекам, пока он не заткнется.
Но тут я услышала слабое мяуканье, и на свет из распахнутой двери робко вышла Клара, подбежала прямо к моим ногам и все глядела на меня так жалобно-прежалобно, и я нагнулась и подхватила ее на руки и поцеловала ее в бедную, печальную мордочку, прямо в носик, позабыв об ужасном, ну просто жутком запахе, который она не в силах была с себя слизать, несмотря на, я уверена, самые героические попытки.
Я ворвалась прямо в гостиную, а домоправитель потащился за мной — ну никаких не могло быть сомнений в том, откуда шел запах. Мэдди лежала, раскинувшись на ковре — будто свастика, — в самой середине невероятных размеров лужи засохшей крови, которую горничным никогда, ну просто ни за что не отскрести.
То есть здесь лежало все, что осталось от Мэдди, потому что было очевидно, что бедная Клара была вынуждена за последнюю неделю съесть какую-то ее часть.
Просто представить себе не могу, почему ни у кого не хватило мозгов придумать кошачью еду, упакованную в такой контейнер, какой милые малышки могли бы сами открыть в чрезвычайных обстоятельствах! Тогда столько омерзительных вещей, о которых говорят, просто бы не случилось.
Как бы то ни было, у Мэдди совершенно не осталось лица, а ее чудесный лифчик был превращен в красные засохшие полосы. Думаю, бедной Кларе пришлось его разорвать, чтобы добраться до чего-нибудь еще, после того как она покончила со всеми открытыми мягкими частями.
Абсолютно ужасающе.
Разумеется, я прекрасно знала, что не просто голод заставил Клару подобрать все эти клочки и кусочки. Голод не объяснил бы, почему у тела начисто отсутствует горло, милая, даже если эти жесткие, резиновые куски жевать и глотать, наверное, было ну просто омерзительно, особенно если у тебя для этого есть только крохотные зубки и маленький розовый ротик.
Уверена, этим глупым полицейским никогда и в голову не придет, что, будь здесь горло, все бы увидели и первоначальную рану. А это могло бы не уложиться в их теорию о том, что Мэдди вскрыла себе горло кухонным ножом — такой нож был зажат в руке трупа, — и все потому, что была в расстройстве из-за своего друга из Рио.
Конечно, такое маловероятно, но одному из них могло бы хватить ума присмотреться поближе к самой этой ране и спросить себя, не рассердилась ли некая киска-душечка на свою хозяйку за то, что та попыталась порубить ее тем самым ножом.
Но никто не мог бы приглядеться к первоначальной ране, постольку умничка Клара выела все подчистую.
А, хорошо — вот наконец и рыба. Да, конечно, мы хотим, чтобы из нее вынули кости.
Спасибо, Жак. Мы приложим все усилия, чтобы насладиться ею, не беспокойтесь.
Бог мой, в следующий раз эти лентяи предложат нам приготовить себе ленч!
Так вот. Почему я спрашивала, свободна ли ты сегодня, дорогая?
Есть одна девушка, какую я заприметила; она работает у стойки духов в Бергдорфе. Знаешь, та сдержанная чинная малышка, они загнали ее в самый угол подальше от обычной своей базарной суеты всех остальных залов?
Я с ней поболтала немного и заметила, как она поглядывает на мои драгоценности и меха. Она наглядеться не может, как я без раздумья покупаю самые дорогие вещи, и я знаю, что она все бы отдала за возможность вести себя так же.
Все на свете.
Ты, конечно же, помнишь это чувство, правда, милая? Видит Бог, уж я-то помню!
Почему бы нам после ленча не съездить туда? Ты сама на нее посмотришь, и мы вроде как обнюхаем ее вместе?
Она очень хорошенькая.
Она совсем как мы.
Думаю, она в точности то, что нужно Кларе!