Клавдия Лукашевич Добрые люди
1
На Петербургской стороне, на Разночинной улице, с давних пор стоит маленький деревянный домик. Весело смотрят всегда чистые окна с зелеными ставнями и, несмотря на то, что домик этот прожил много лет, он приятен с первого взгляда, как приятна нам дряхлая старушка с ясным и добрым лицом. Весною, едва пройдет Нева и наступят теплые дни, за серым, покривившимся забором маленького домика распускается ароматная сирень, и единственная яблоня обильно убирается белыми и розовыми цветочками; выставляются рамы, то там, то сям появляются в окнах приветливые лица.
Домик этот одноэтажный, и в нем всего две квартиры: одну занимают хозяева, — отставной генерал со своей сестрою, а в другой уже целых пятнадцать лет живут старички Миловидовы.
Дружно и согласно прожили свой век Петр Петрович и Марья Степановна. В молодые годы они очень нуждались: многого не хватало, во многом необходимом себе отказывали; ну, а после жилось лучше, иногда даже и лишнее себе позволяли. Чисто и уютно было в их квартирке, состоящей из двух крошечных комнат и кухни, выходящей окнами в сад. Да и правда, хорошо там было! Белые кисейные занавески, незатейливые цветы на окнах, старинная мебель, много образов в углах с ярко горящими перед ними лампадами и такая чистота, такой порядок, какие редко можно встретить у самой образцовой хозяйки. Если вам, дети, случалось попадать в такой уголок, не правда ли, вы становились скромнее, невольно переставали шалить, и вам было так спокойно и отрадно на душе?..
Петр Петрович служил в какой-то конторе и каждый день пешком, изредка в конке, отправлялся на службу. Около четырех часов Марья Степановна ждала его домой; поминутно выглядывала она за калитку и, лишь только вдали мелькнет фуражка с кокардой и знакомая шинель, она уже торопилась в кухню. Там накрыть стол, и вкусно пахнет кислыми щами, которые особенно любил Петр Петрович.
— Устали, голубчик Петр Петрович? — всегда одним и тем же вопросом ласково встречала хозяйка своего супруга.
— Устал, Машенька, есть хочется. Готово ли там у тебя? — говорить Петр Петрович, хотя ни разу не запомнить, чтобы что-нибудь было для него не готово.
Переодевшись в халат и захватив с собою сигару, Петр Петрович направлялся в кухню.
За обедом Петр Петрович рассказывал жене все новости.
— Ты знаешь ли, Машенька, завтра в двенадцатом часу будет затмение солнца, — говорить Петр Петрович.
— Как же это, Петр Петрович! — испуганно говорить Марья Степановна. — Уж вы лучше завтра на службу и не ходите, а то, право, страшно… Как же это я одна-то?
— Ах ты, моя седая подруга! — смеялся Петр Петрович. — Вот и видно, что ты науки никакой не знаешь, ведь это не светопреставление, и прежде затмения солнца бывали. Станет немного темнее — и все тут. Чего ж бояться-то?
Старушка успокоивалась.
Мирно и однообразно проходила жизнь Миловидовых. Мало видели они развлечений, но не скучали и были вполне довольны своей судьбой. Марья Степановна целые дни проводила дома, хлопотала по хозяйству, шила, стирала, стряпала; по вечерам Петр Петрович читал ей газету, делился новостями. По праздничным дням старики ходили в церковь, и время проходило незаметно. Летом Петр Петрович спешил отобедать и скорее расположиться у окна в своем кабинете; тут уже дожидалась его целая толпа ребятишек: все это — его маленькие приятели. Старик часто оделял их гостинцами, рассказывал разные забавные истории или пускал мыльные пузыри с табачным дымом, за которыми дети весело гонялись.
Изредка бывали у Миловидовых гости: старичок Иванов — товарищ Петра Петровича, да две старушки — дальние родственницы. Все они собирались в парадной комнате, скромно угощались, чем Бог послал, и вели задушевную беседу; вспоминали старину, всегда, конечно, хорошую, но чаще всего Петр Петрович рассказывал им давно известную историю. Он выносил, из своего кабинета старинные часы — луковицу и с гордостью показывал их гостям.
— Прадедовские часы, много им лет, — говаривал он.
— Скажите… Отличная вещь! Редкостная! Да и для вас-то какая, должно-быть, дорогая! — удивлялись гости.
— Да, как свой глаз берегу. Теперь они очень дороги. Ведь их великий князь моему прадеду пожаловал и дворянство ему при этом даровал. Прадед — то мой лакеем придворным был, так он, — рассказывают, — под лошадь взбесившуюся бросился и остановил ее, когда она детей княжеских понесла.
— Жизни, значить, своей не пожалел, — толковали гости.
— Да, удивительный, говорят, был человек, только для других и жил, неустрашимый, добрый…