За дверью долго не слышалось никакого движения, и он стоял, прислушиваясь к успокоительному лестничному объёму, ощущая тихую прохладу столетий. Потом, после того как он ещё два или три раза надавил, послышалось отдалённое шебуршание, медленное шаркание ног, царапание по двери, дрожь ключа в замке.
– Привет, дед! – радостно проговорил он.
– А… Олежка! Заходи, дорогой, заходи… – Дед потряс двумя руками, вспоминая пригласительный жест.
– Ну что, как живёшь-бываешь?
Олег говорил весело, подбадривающе. Балансировал на одной ноге, снимая ботинок.
– Да… Заходи… – проговорил дед, разворачиваясь и уходя вперёд руками в глубокую тень помещения.
Олег вздохнул, захлопнул входную дверь и выключил свет. Подхватил стоявшее в коридоре мусорное ведро, отнёс на кухню и поставил на место, в приоткрытую под покоцанной мраморной столешницей дверцу. Помыл и вытер руки. Захлопнул дверь холодильника.
Дедуля относился к тем новым советским интеллигентам, выбившимся из деревни в пятидесятые, которых так легко представить стоящими во главе ломящегося стола с большой рюмкой в руке и красочно и долго желающими здоровья в первую очередь имениннику, а затем, по старшинству, всем уважаемым людям, присутствующим за этим столом. Он казался породистым, имел стройность, умел модно причёсываться, одевался с шиком и хранил в памяти неисчислимое множество характеризующих время и людские типы историй, которые он умело рассказывал, завораживая всеобщее внимание, становясь неизменной душой компании. Теперь он заметно сдал. Уже много лет болел болезнью Альцгеймера или Паркинсона (Олег так и не смог запомнить, какой именно), принимал курсами лекарства и возвращался или удалялся от сознания в строгой зависимости от степени эффективности того или иного препарата. Его жена, теперь подурневшая, располневшая и вечно недовольная всем и всеми, очевидно, через силу тянула этот крест ради квартиры и повзрослевшей дочки, пребывающей в активном поиске достойной партии. Олег как-то не мог найти в последнее время общего языка с тётей Олей (особенно это стало сложным после того, как всплыла история с Олеськой, которая настойчиво и истерически нервно неоднократно находила этот его язык сама), поэтому и старался приходить к деду в дневное время, когда молодая «бабуля» пребывала на работе.
Олег прошёл по тёмному коридору меж высоченных белых дверей. За приоткрытой дверью спальни промелькнули устремлённое в потолок будуарное зеркало и не менее огромная скрипучая кровать, блестевшая лакированным деревом. Из-за кабинетной двери недовольно взглянул антикварный письменный стол, приладившийся сверху на уютное атласное креслице. В просторной и светлой гостиной царили чистота и строгость. Два тяжёлых комода серьёзными часовыми стояли друг напротив друга по боковым стенам, воздержа на накрытых кружевом столешницах символичные, внимательно подобранные семейные фотографии и объекты из статусных поездок; не менее солидная и глянцевая стойка между окон кряхтела под тяжестью устаревшего, но всё ещё огромного телевизора и положенной к нему техники, напротив располагался огромный и дорогой, но продавленный и потёртый кожаный диван, перед которым – журнальный столик, обсыпанный по кругу бумажными листами, понемногу опадающими из растущей на нём огромной кучи.
Олег подошёл к сидящему на диване деду и сел рядом. Дед перебирал бумаги, вглядываясь в написанный на них текст и раскладывая на четыре стопочки. Многие из листков тут же срывались на пол с неровно расположенных оснований. Олег сидел в тишине и с лёгкой улыбкой оглядывал комнату. Раньше в ней жил дядя Миша со своей семьёй – пять или шесть человек. Стояли две перегородки, над окнами нависали вибрирующие антресоли для белья и пахнущих плесенью деревянных чемоданов. Со своим другом Женькой они часто залезали на дальнюю, угловую, чтобы в уюте и полумраке поиграть в карты или солдатиков. Играть нужно было очень тихо, так как мокрая тряпка тёти Кати была тяжела и неотвратима…
– Ну чего дедуля, ты как? – спросил он через некоторое время, возвращаясь к действительности.
– А… Олежка!.. – обернулся к нему старик. – Да как… Всё так же, так же… Вот новые таблетки принимаю – гораздо лучше теперь. А то был овощ овощем после старых… Ну ничего, в передаче слышал, что лет через десять уже выйдут таблетки, полностью излечивающие от моей болезни… Не так уже и долго терпеть осталось!
– Да ты и сейчас огурцом выглядишь!