Олег сказал правду. По сравнению с его последним, полугодовой давности визитом, дед преобразился.
– Со второй мучаюсь, – дед двинул рукой в направлении бумажной горки, продолжая так, словно они уже давно об этом говорили, – дописываю, переделываю… По орфографии очень много. Я придумал: правлю от руки, потом вырезаю, наклеиваю. Олька на работу уносит, копирует мне потом… Ругается!..
Дед шаловливо засмеялся. Олег добро глянул на разбросанные повсюду листки. Он понимал, что речь шла о так называемом «труде жизни», огромном тексте, в котором, по словам деда, собрался «весь колоссальный опыт» по теории проектирования машиностроительных предприятий. Работа эта писалась в восьмидесятые-девяностые и теперь, очевидно, устарела и не имела никакой ценности.
– Видишь, – сказал дед, качнув мутными глазами в направлении фасадной стены, на которой под обоями виднелась небольшая трещина, – пошла. Я, когда ремонт делали, говорил ведь сетку класть – обманули строители. Понимаешь? А к председателю райисполкома я тогда ходил про капремонт договариваться. Я уж и так, и так… Пятнадцать лет, слава богу, прошло. О-хо-хо…
И дед вернулся к своим листикам. Олег наклонился вперёд и открыл уже рот, чтобы что-то сказать, но дед продолжил:
– Жил тут, на пятом этаже, такой Пал Палыч… Вот это мужик так мужик! Не знаю, жив ли сейчас… Он под эту песню с капремонтом себе в начале девяностых успел прекрасную трёшку оттяпать. Три года писал, ходил, жаловался… И что ты думаешь? Дали, дали в Красногвардейском где-то… Жалко, сын его… Знаешь, парень здесь в пролёт сиганул? Из армии пришёл, вскоре на наркотики подсел… Да… Дети семидесятых годов – это было выкинутое поколение. Только молодые люди начали что-то планировать, на что-то копить, и бах: всё в одночасье рухнуло… Вам, теперь именно вам, предстоит восстанавливать всё с нуля.
Дед закончил эту фразу так, что Олегу показалось, что он сейчас поднимет рюмку и продолжит: «Так выпьем же за то…»
Но дед замолчал, и Олег решил воспользоваться паузой по назначению.
– Дед, я к тебе чего пришёл-то… Мне бы посоветоваться с тобой нужно. Можешь подсказать?
Рука с бумажкой приостановилась в воздухе, в правом уголке рта задрожала улыбка.
– Да, Олежка, для чего ещё старость нужна-то?
Дед отвалился на спинку дивана и замер, двигаясь только руками, лежащими на коленях.
– Да я про девушку свою… Наташа, помнишь, я приводил её как-то?
Дед слабо кивнул.
– Мы тут с ней поссорились… Она даже уехала от меня вчера.
– Ну, бывает… Бывает… – перебил его слабый голос.
– Да нет, ты не понял. Я спросить тебя хочу: что мне делать-то? А? Ты понимаешь, то, что я её люблю, – это точно. Ну, она, ты помнишь, она очень на бабу Лизу похожа, и волосами, и глазами… И добрая она очень… Очень люблю я её…
Олег замолчал, сглотнув. Ему невероятно хотелось курить. Комнату заполняла тишина, не прерываемая даже звуками уличных шин. Внутри него что-то мелко дрожало в такт дедовским рукам. Продолжил спокойно, сдерживая себя:
– Но… Но мы жить вместе не можем! Понимаешь? Постоянно склоки, скандалы какие-то! Всё из-за какой-то чуши голимой, она из-за носков, я из-за обеда. Я ведь домой каждый день спешу, звоню ей несколько раз, спешу на крыльях! И она, видно, что она скучает… А вместе соберёмся: одно, другое – и спим потом по разным кроватям, а она ещё и плачет полночи. И я честно пытался сдерживаться. Честно! Но не могу, это я точно уже понял, это всё эмоции, чувства… И значит, что если продолжать – то это навсегда вот так, а если нет… То я даже не знаю, как! Я вот сейчас вижу… да я всегда знал, что мне без неё плохо! Очень плохо! Нужна она мне очень! Ну а что делать-то? Что я делал неправильно? За что меня бросать-то? А? Дед?
Олег закончил. Он не упомянул ещё о недостатке секса в их совместной жизни, но с грустью чувствовал, что даже этим не смог бы передать всего, что хотел. Что всё то, что теснилось в его груди миллионами всплесков, смыслов, сравнений, обратилось в сухую, глупую в гулком воздухе речь. Он с нетерпением ожидал ответа, но белые глаза деда смотрели куда-то в глубину. Дед мелко вздохнул и наклонился вперёд к столику. Взял в руку новую пачку бумаг и принялся разглядывать верхнюю с пристрастием. Положил её в правую стопочку, бумага тут же сорвалась и со звонким стуком ударилась о паркет. Олег отвернул лицо в сторону и шлёпнул рукой по подлокотнику, собираясь вставать.
– Сомнение, – неожиданно проговорил дед, – самый тяжкий крест, который только может нести человек в своей жизни. Есть лишь две вещи, посильные богу и непосильные человеку: вечно жить и вечно сомневаться.