– Нет… На ютубе нет… В контакте тож… – Голос из угла доносился точненько и вежливо.
– Да ты на что это намекаешь? Что я вру? Вру, да?
Олег даже вскочил со своего места и опёрся кулаками о стол.
– Успокойся, успокойся! – испуганно выпучив глаза, забубнил прикольный Данилка.
Вошедший Николай быстро оценил ситуацию. Он положил тяжёлую руку на олеговское плечо. Нахмурил брови и покачал головою в угол.
– Не волнуйся, Олежка… Всё нормально, – произнёс он непривычно низким и уверенным голосом.
Олег опустился на стул с виду нехотя, но в действительности ему стало легче.
– К деду тоже заехал сегодня посоветоваться, – проговорил он успокоительным тоном, обращаясь только к Николаю, словно чувствовал себя обязанным ему что-то объяснить. – Так всё никак не мог вырваться… У старика Паркинсон, на мертвеца похож, – он карикатурно показал трясущегося маразматика, – а всё лепечет свои небылицы деревенские. Ну хоть повидал… Может, в последний раз… – Помолчав немного, добавил. – Хотя, представляешь, он верит, что выйдут какие-то таблетки, и он ещё сто лет проживёт! Верит! Представляешь?
Николай слегка улыбнулся и покивал в ответ головой.
– Видали? Навалькин новое расследование разместил… Полный капец, – сказал он озабоченно.
* * *
– У меня у знакомого сейчас расширение идёт, людей набирают, – словно пытаясь что-то припомнить, сказал Данила. Они всем отделом вышли с работы и стояли на оживлённом проспекте перед входом в здание. – По-моему, даже где-то на севере… На Академке, что ли?..
– Да ладно, небось милостыню не придётся просить… – как-то вот так, как всегда, вызывая двойственные чувства, произнёс Вадик.
– Пойдёшь просить – никто и не даст… – хмыкнул Олег и посмотрел вслед симпатичной, деловито говорящей по мобильнику женщине с коляской. Ему почему-то подумалось, что могло бы заставить её встать в переходе и, истекая тушью, из-под ребёнка, одетого в зайчиковый комбинезон, высовывать ладонь с аккуратно накрашенными ногтями.
– Эт смотря как пойдёшь! – тоже провожая её взглядом, тоненько заржал Вадик, утянув за собой и Данилу.
– Не волнуйся, – серьёзно проговорил Николай. – Главное – не тяни! Прямо сегодня размещай резюме – через неделю точно что-нибудь найдёшь. Я тебя буду отпускать пораньше!
И он весело подмигнул.
– Да, точно. Он говорил, что в "Девяткино" с кольца съезжает. Тебе совсем будет удобно! – вспомнил радостно Данила.
У Олега в груди что-то сжалось. Захотелось их всех обнять, говорить им что-то очень хорошее. Долго-долго. Пискляво зазвонил его новый телефон, вмиг возвращая ко всем аспектам действительности. Олег поднёс его к уху, одновременно кивая всем ребятам, пожимая им руки на прощание.
– Ну чего, ты ко мне едешь? – громко орал динамик.
– Привет, а чего такое случилось? – спросил Олег. Звонил его дядя Валентин.
– Как чего? – продолжал орать телефон. – Ты говорил – заедешь. Я тебя жду. Жду!
– Дядь Валя, так я так говорил, в принципе. Мы ж заранее никак не договаривались.
Олегу хотелось поскорее добраться до дома. Не для того, чтобы разместить резюме, и даже не для того, чтобы поесть (хотя он и проголодался дико), а для того, чтобы тупо вытянуться и полежать – забиться куда-то и понять, что, блин, вообще происходит…
Мысли сновали и толкались, как люди на проспекте, как машины, неизвестно откуда и неизвестно куда.
– Так… То есть не приедешь… – голос в телефоне как-то угрожающе замедлился. – Мне тут помирать, что ли?
– Ну хорошо, хорошо… – сдался Олег, вспомнив про квартиру. – Всё равно мне по пути. У тебя пожрать-то чё будет?
Дядя Валя являл собой довольно занимательный типаж. Сколько Олег себя помнил, тот всегда работал охранником или вахтёром. При этом когда-то давно он служил в крупном проектном институте, развалившемся в самом начале девяностых, и в семье к нему сформировалось отношение как к некоему непризнанному гению, отвергнутому миром. Решающая заслуга в этом принадлежала бабушке Ане. Всю свою жизнь она прожила только ради своих маленьких мальчиков, Валеньки и Лёшеньки. И если младшего Лёшеньку некогда оторвала от неё жестокая судьба, представшая в соблазнительном образе другой женщины, то с Валенькой судьбе не удалось сотворить столь же похабную штуку. Всю силу своей любви, всю материнскую заботу отдавала бабушка Аня ему до конца своих дней. Даже в последние годы, когда у неё, больной, уже практически не имелось сил и она от изнеможения ругалась с ним, призывала хоть как-то понапрягаться, хоть что-то сделать по дому, встречая в ответ упорное, полное «мужского достоинства» сопротивление, она даже тогда, вдруг вспомнив что-то, останавливалась на полуслове и шла теребить в тазу неотстирываемое бельё или брала истощённый веник и, согнувшись пополам, разгоняла по полу липкую пыль. На лице её тогда играла тихая, из другого какого-то мира улыбка. С этой улыбкой три года назад и нашёл её дядя Валя. От чрезмерной нагрузки, вызванной поднятым тазом белья, оторвался тромб… С тех пор о нём совершенно некому стало заботиться; он жил в большой одинокой квартире сталинского дома; он стал всё больше болеть, так, что кто-то обязательно всё же вынуждался приезжать к нему хотя бы время от времени, чтобы хоть что-то для него поделать…