И знаешь, ведь чуть по чуть привыкаешь… И со временем уже не воспринимается как ловушка спёртое пространство салона… И кажется, что можно и так: в достатке и в мире куда-то всё ехать, ехать… Строить, копить, починять… И детей своих тому же учить – покупать им помягче диван да побольше телевизор… Внутри задыхаясь, но оставаясь спокойным наружно с липкой, натренированной за долгие бессонные ночи ухмылкой вещать: о бананках и замках, о бэтмэнах и о танках. Выставлять напоказ проколотый нос и всунутое в него розовое колечко…
Но что, если взгляд не отворачивается?.. Что, если ты не сдаёшься?
Тогда выносить его приходится. Долго… Верить во что-то большое и заоблачное, собою жертвовать ради него. Кровью и потом писать вот эти корявые, невозможные, наивные строчки. Впрягаться в плуг измождённой грудью и тянуть его по бескрайней целине. И ещё улыбаться, чтобы все это видели, чтобы всем им казалось, что тебе с каждым шагом всё лучше и веселее… И выискивать одобрение и поддержку в спокойных глазах, стараясь не замечать, как они, липко посмеиваясь, попивают свой Спритц…
Вдоль дороги проходили пыльные подмосковные леса – ленивая природа давным-давно уже запихнулась в их драное пальтишко, испестревшееся проплешинами полузаросших полей, а чинить всё никак не хотела. Нет, она, конечно, разукрашивалась свежими заводиками с намалёванными на их стенах заграничными логотипами, и заправками, натянувшими вывески иностранных быстроедок снаружи и вежливые маски внутри, но это делалось скорее для того, чтобы выделиться из толпы, а может (и это ещё скорее), чтоб просто прикрыть свои дыры. Выглядела же она от этого глупо – словно какой-то туземец, нацепивший на себя в качестве украшения всё, что только сумел выменять на золото.
Летя по современной трассе, приветливо поглядывая на невысокие берёзки и сосенки, добротным скандинавским пейзажем обступившие её по бокам, Зёма на глазах расправлялся после пробочного пресса. Он гутарил прибаутками, правда, получалось, в основном сам с собой, потому что Сокóл, взбудораженный после очередной схватки, пропадал, ну, или делал вид, что пропадает, в каком-то тексте, ползущем по экрану смартфона, лишь изредка возвращаясь, чтобы, хмуро взглянув на окрестный пейзаж, гукнуть что-то неопределённое в ответ.
О чём спорили? Тут уже так сразу и не скажу… Когда такие споры звучат ежечасно и со всех сторон – разве их все упомнишь! Было что-то вроде судеб Родины… Или жарки блинов… И что-то ещё про дрова… А! Так Сокóл вопил восхищённо, что Россия, кроме газа и нефти, ничего делать не умеет, и потому, когда всё это дело закончится, то сможет только дрова рубить да блины печь. Зёма же посмеивался, перечисляя Циолковского, Павлова, Шишкина, Достоевского и пр. В общем, до боли знакомая тема – нищие лапотники, которые кому-то что-то обязательно должны доказать.
Вот и закончилось как обычно: когда Зёме посчастливилось найти где-то на дороге одинокую ямку, Сокóл ухватился за неё так, словно это была не ямка, а древко священной хоругви, и, потрясая ею, долго и победоносно вопил:
– А ямы кто у тебя заделывать будет? Циолковский? Циолковский, да?!
Ехали…
– Эй, медведь, чего лежишь, – (читал из последнего Зёма), – стопкой одеял дрожишь? Печь поди и протопи ты, иль и это не можишь?
– Пидорасам запретили парад в центре, – сухо докладывал Сокóл.
– А ты собирался? – сочувственно вздыхал Зёма.
– Центробанк будет рубль отпускать…
– А у тебя есть? – сразу оживлялся друг. – Дашь в долг?
– Ты б на дорогу смотрел, миленький мой! А то ещё какая-нибудь «Газелька» подскочит…
– Да ладно ты, доберёмся!
– С тобой доберёшься! Не успеем мы до ночи доехать! Не успеем! Как нам в темноте там искать?
– Ну кончай, кончай, дорогой! Ты-то ни в чём не виноват! Глянь лучше – класс какой! Как в Европе, а! Ведь точно: как в Финке или в Германии.
Автострада и впрямь была здесь широкой и ровной, травка по сторонам – остриженной, перекрёстки – размеченными, окрестные леса – чистенькими, в общем, всё выглядело так молодо и опрятно, что даже Сокóл не сумел найти в этом виде ничего плохого и замолк, уставившись в окно.
Нет, ну вот бывает же такое? Знаешь, что всё хорошо, что всё ты в жизни делал честно и правильно, что семья твоя в безопасности, что страна твоя растёт, цветёт и строится, а сам ты заслужил право на отдых и на радость… Но чем явственнее ты это понимаешь, тем сильнее погружаешься в какое-то необъяснимое состояние, среднее между ощущением пустоты под ногами и нарастающим давлением в котле стоящего под парами паровоза. Роятся бесконтрольные мысли, в предчувствии сжимается сердце… Всё кажется, что надвигается какое-то несчастье, про которое ты про-сто за-был (и тем страшней), и всё ум перебирает вину и виновных, всё что-то вспоминает, но, вспомнив, – тут же понимает, что забыл, что именно вспомнил. Тяжёлое, изнурительное состояние.