— А что, если мы вообще неправы? Например, она просто упала? Несчастный случай? — спросил он.
Щеки у Реи покраснели. Она треснула кулаком по забинтованному колену. Перед глазами взметнулись искры — потоки света. Она вскрикнула от боли.
— Мам!
— И кто, по-твоему, все это натворил? Я?
— Нет, конечно, — ответил он, но перед словами — крошечная заминка, пауза. В ней что-то таилось.
— Ты причиняешь мне боль, а мне и так плохо. Ты же знаешь, что я вся на нервах!
— Что ты, мам. Ну, пожалуйста.
Она не смотрела на него. Если посмотреть, слова прозвучат фальшиво.
— Ты ведь любил Шелли?
— Э-э, мам… Я ею не занимался. Когда она, маленькая, хотела поиграть, я вел себя по-свински. Вот если бы я…
— Показания дали очень многие дети. И это только начало. Полиция ничего делать не будет. Это я уже поняла. Придется нам. Нам с тобой.
Фрицик уронил руки на столешницу и зарыдал. Прерывистый басовитый звук заполнил всю комнату.
— Прекрати. Мне больно смотреть, как ты плачешь.
— Прости. Прости меня.
Она потянулась к холодильнику. Вытащила бутылку красного, взяла большой бокал. Наполнила наполовину.
— Вот, — сказала она.
Он совсем расклеился. Ничего не видел.
Она насильно всунула ему бокал.
— Я всегда для тебя все делала. Ты поступил в университет. На все готовенькое. Чего еще хотеть?
Он залпом осушил бокал. Зубы и губы стали красными, в цвет глаз.
— Ступай в постель. Ты перенапрягся. Через неделю, когда отдохнешь, вернешься к тренировкам.
Я позвоню тренеру. Все объясню. Ты же знаешь, это я хорошо умею. Все будет хорошо. Скоро придешь в норму.
Он скривился, как от боли, — у него она еще не видела такого выражения. Только у Шелли.
— Отпечатков не осталось. Ты был в перчатках. Всех свидетелей — один Питер Бенчли, а этот торчок даже лица твоего не видел. Уж ты мне поверь, я через такое уже проходила. Нет у них ничего. А сегодня они просто пытались тебя запугать. Этот Бьянки — гаденыш.
— Да, — произнес он тихо.
Ему было от нее что-то нужно. Рея попыталась представить, что бы хотела сейчас услышать, окажись она на его месте.
— Она тебя обожала. В тебе была вся ее жизнь. Для нее без тебя даже солнце бы не всходило.
— Но почему? Я с ней скверно обращался.
— Она все понимала, — произнесла Рея; голос дрожал — она сама не знала почему. — Шелли тебя любила, как бы ты там ни поступал, и знала, что ты ее любишь. Она была очень чуткой девочкой.
Фрицик опять заплакал. Рея наконец подошла к нему. Обхватила за пояс, он пригнулся, притыкаясь к маме, которая была ниже его ростом. Оголодал по такому. Даже изголодался. Она это видела, и ей стало жаль, что для их сближения понадобилась трагедия. Зря она не сообразила раньше. Обоим было бы не так одиноко.
— Есть много способов что-то сделать для Шелли, — успокоила сына Рея. — Начать можно хоть с Питера Бенчли. — Она сжала Фрицика покрепче, потом высвободилась из цеплявшихся за нее рук.
«Старбакс»
27 июля, вторник
Поскольку на Мейпл-стрит телефоны работали плохо, Арло по дороге из больницы отвел детей в «Старбакс». Купил всем по булочке с кленовым сиропом, потом позвонил старому другу — владельцу дома на Голливудских холмах Дэнни Лассону, который с губной гармошкой. Оказалось, что номер у того за пятнадцать лет не изменился.
Дэнни снял трубку после второго гудка — будто и не было долгой разлуки.
— Арло! — рявкнул он. — Солнце мое, как житуха? — Ну… Щеки у Арло вспыхнули. Он стоял у стойки с сахаром и сливками и все-таки говорил шепотом, чтобы не слышали дети, хотя какой-то мужик, который уже всыпал невесть сколько сахара себе в обезжиренное латте, так и вытянул шею.
— Я завязал.
— Да? Это я слышал. Подписан на твою жену в «Фейсбуке». Детки у вас такие сладкие! Я когда про них говорю, так их сладкими и называю.
— Чего?
— Да я все время про тебя говорю, старина. Мы ж оба из «Мести за Фреда Сэвиджа»!
Арло засунул булочку в рот целиком. После чего не смог говорить. Булочка оказалась страшно сухая. Мужик пятидесяти с гаком слушал и делал вид, что не слушает. Отставил сахарницу, занялся корицей. Трусил ее помаленьку.
— Как дела-то? — осведомился Дэнни, весь такой довольный и голливудский. — Чем могу помочь?
Арло выпалил, продолжая жевать, так что голос прозвучал глухо:
— Я тут подумываю продать «Грэмми». Но сперва решил тебе позвонить. Из уважения.
Мужик принялся помешивать свое латте — оно уже, небось, в желе превратилось. Он пялился на Арло, пытаясь сообразить, кто это такой.