Кислица насупился.
— Ну, вы полегче. Здесь ведь армия, а не институт. Раз приказано, надо выполнять. Потом Ванечкина в какое положение ставите? Он ведь тоже молодой специалист.
— Как «молодой специалист»? — ахнул Бессонов. — Я думал, ему лет сорок.
— Да нет, ваш одногодок. Я с его отцом когда-то служил. Он погиб уже после войны. Так сказать, при исполнении служебных обязанностей. Сын суворовское училище кончил, а в этом году — высшее училище имени Верховного Совета. С отличием, между прочим. За что и получил сразу старшего лейтенанта. Вы у него первые. Ну, погорячился парень по молодости. Так ведь и вы не сахар, а?
Подавленные услышанным, ребята вынуждены были признать, что они далеко не сахар.
Уже лежа в просторной палатке, где одновременно размещалось десять топчанов, первое Отделение первого взвода продолжало спорить, прощать или не прощать досадившему старшему лейтенанту.
— Да бросьте вы ерепениться! — кричал уже забывший про колотье в боку Рожнов. — Командир всегда прав.
— Есть же общечеловеческие нормы поведения, — возражал Светик. — А он с нами, как с быдлом! Почему сам не надел противогаз? Я бы посмотрел на него!
— Так у него же не было.
— Взял бы мой. Я с удовольствием бы уступил.
— А ты вообще поставь себя на его место. Еще не такое бы отмочил.
— Вот уж нет!
— Это ты сейчас с позиции солдата рассуждаешь. Забываешь, что бытие определяет сознание.
— А что, Боб прав, — неожиданно поддержал его Бессонов. — Вспомни про Мишку.
Действительно, Мишка, год назад кончивший институт и работающий теперь в каком-то министерстве, изменился до неузнаваемости. Забегал в институт теперь «только на минуточку», то и дело вскидывая к глазам левую руку с часами, а в правой волоча тяжелющий портфель.
— Завтра — коллегия, — объяснял он озабоченно станке друзей. — Мой вопрос слушают. Очень важный. О состоянии и мерах по улучшению.
— Улучшению чего? — въедливо интересовался Бессонов.
Мишка разводит руками.
— Не могу сказать. Такая служба.
— Ну, а вообще-то, как живешь? — хлопал его по плечу Родневич.
— Сто двадцать в месяц — отдай, — начинал деловито перечислять Мишка, — еще прогрессивка бывает. Годика через два, если шеф на пенсию пойдет, повышение будет.
— Скучно ты живешь, Мишка! — брякает Светик.
— Ну почему? — вяло возражал тот. — У нас и весело бывает. Вот на днях одна наша сотрудница письмо важное потеряла. Шмон был! Уже проект приказа с выговором подготовили. А она, оказывается, — тут Мишка заливается идиотским смехом, — его у Ивана Ивановича оставила.
Друзья печально переглядывались и скучно приглашали не забывать, заходить почаще.
— Неужели и мы такими станем? — спросил Ромка.
— А почему бы нет? Рожнов будет орать на подчиненных, например, — сказал Светик.
— Если только по делу, — пробасил Боб.
— Родневич научную организацию труда начнет внедрять, — добавил Ромка.
— А что тут плохого? — ревниво откликнулся Стас. — Зато ты наверняка махровым бюрократом станешь. Причем с этакой улыбочкой — зайдите завтра.
— С чего это ты взял? — опешил Роман.
— Сколько ты Алку с характеристикой манежил? Три дня?
— Так это за ее строптивость. Чтоб начальство уважала.
— Вот-вот. А дальше что будет?
— Ребята, я придумал, как воспитать нашего начальника! — неожиданно воскликнул Светик. — Мы ему на психику надавим!
— Как это?
— Ведь завтра у нас боевые стрельбы начинаются, так?
— Так...
На полигоне, когда Ванечкин дал команду «Вольно» и все сели покурить, ожидая, пока привезут патроны, Светик вдруг громко сказал, так, чтобы дошло до ушей стоящего поодаль командира:
— И ничего ему не было.
— Кому ему?
— Ну, брату моему двоюродному.
Он энергично подмигнул Стасу.
— Это во время учений, что ли? — включился тот.
— Я тебе ведь уже рассказывал...
— А что такое? Расскажи нам! — послышались голоса.
— Мой брат, когда служил, попал на боевое учение. Ну, и когда шли в цепи, случайно ранил взводного.
— Как случайно?
— Тот выскочил вперед, а брат в этот момент увидел мишень, нажал гашетку, и одна пуля как-то рикошетом во взводного. Следствие признало, что случайно. А вообще-то и жалко его никому не было.
— Кого?
— Да взводного! Совсем загонял ребят!