Николай ЗАХАРОВ
— Что привело тебя на БАМ?
— Я приехал в 1972 году. Появилась заметка в газете о строительстве железнодорожной линии Бам — Тында. Мы в бригаде решили, что наши руки в Сибири будут не лишними.
— Мотивы?
— Пожалуй, несколько. Но главный — дыхание молодости.
— Не кажется ли тебе, что это штамп?
— Так считают только те, кто не был в пути или свернул с него.
— Ты оптимист?
— В тех случаях, когда это необходимо.
— На БАМе работает только молодежь?
— В жизни часто встречаются семнадцатилетние старики и наоборот. БАМ молод.
— Твоя сберкнижка богата тысячами?
— Та, которой нет?
— Быть может, стоишь на машину?
— На велосипед.
— Мало зарабатывал?
— От 300 до 700 в месяц.
— Но есть люди, которые имеют и счет в сберкассе, и стоят на машины.
— Не вижу ничего плохого. Скорее, наоборот, я с удовольствием пожму их мозолистые руки.
— Сколько времени думаешь проработать на стройке?
— О завтра я с большой уверенностью скажу завтра…
Весна спускается с гор. Бежит ручьями по распадкам, одевает в изумрудный брусничник склоны сопок, дарит тайге новую юность из клада вечности. Доставка грузов на Ларбу продолжается. Некогда 12—16-часовые рейсы вылились теперь в многосуточные. Пенятся речушки, раскисают мари, по ледовому полю реки Нюкжи клокочет верховая вода — предвестник ледохода. Все четче вырисовываются забереги, то здесь, то там вспучиваются, громоздятся хрустальные торосы льда. Машины уходят в последний рейс по зимнику на Аносовский, чтобы захватить оттуда остатки горючего, щитов и продуктов. В последний рейс по дороге жизни уводят тяжелые КрАЗы Коля Маковеев, Гриша Огур, Витя Дорожко, Витя Сидоров, Саша Михайлов, Володя Зинкин, Саша Соболевский… Они не знали и не могли знать, что многие из них пробьются к Ларбе только через месяц, что первомайские праздники им придется встречать в тайге между Усть-Уркимой и Ларбой, что на тридцать шесть километров пути они потратят двенадцать солнц и лун, но, даже зная цену рейса, они все равно бы не отказались от него…
Месяц напряженной работы… От темна до темна трудились ребята. По пояс в снегу волочили к стройплощадкам четырехсоткилограммовые половые щиты, возводили под «раз-два — взяли» стены.
Так работали ларбияне всюду — на строительстве и в карьерах, на отсыпке земляного полотна, — работали на износ, как подсказывала совесть и требовала обстановка.
Споры в нашей палатке возникали стихийно, длились далеко за полночь. Истины рождались мучительно. Нередко спорщики заходили в тупик с доброй сотней «почему». Проконсультироваться по тому или иному вопросу было негде, не с кем, а книг во всем поселке насчитывалось несколько десятков, да и все они были прочитаны от корки до корки. Если спросить любого ларбиянина, на какой, к примеру, странице «Мертвых душ» Гоголя идет сражение Чичикова с Ноздревым в шашки, он не задумываясь ответит: на 87-й. Ответит с явным недоумением, если не скажет: «Вот чудо, простых вещей не знает».
Единственным, кто не вмешивался в словесные баталии, был Витька Сидоров.
Витька Сидоров, или просто Сидор, был единственным человеком на Ларбе, кто читал «Юный техник». Юным Сидор не был, но это не мешало ему находить прелесть в бумажных корабликах. Идеи приходили Витьке в голову в любое время суток, даже ночью, и тогда он сверлил глазами крышу палатки и на вопросы отвечал явно невпопад. В одном лице Витька представлял конструкторское бюро, мехцех, испытателя и еще черт знает что! По скромным расчетам, его новая модель «амфибии» должна была развить скорость не менее семидесяти километров в час по воде и по суше. Витьку нисколько не смутило то, что прообраз его мечты (СИ-1) в момент испытаний, развив крейсерскую скорость около трех километров, пошел на погружение, как топор, и чуть не увлек великого конструктора в царство Нептуна.
Если отнять у Витьки его хобби, то он был простым водителем КрАЗа, немного рыбаком, немного охотником и, ясное дело, не дурак выпить. Пить Витька не умел, пьянел от стопки, и тогда палатка № 1 содрогалась от могучего козлетона, выводившего две первые строки «Червоны руты».
Детство Витьки прошло в детдоме. По миру он носился с четырнадцати лет, терять ему было нечего, как он сам объяснял: ни кола, ни двора. Для чего на БАМ приехал? Витька не скрывал. Чего скрывать, если вопрос жизненный!
«Приехал ради денег, яснее ясного», — говаривал Витька.
— Да не в деньгах же дело, — возражал кто-нибудь.