Мы смущенно улыбаемся: разве чужие обычаи так скоро узнаешь?
Незаметно для нас на город спустились предвечерние сумерки. Легкий ветерок доносил до нас звуки непривычной для нашего слуха музыки.
— А известно ли вам, — обращается к нам после небольшой паузы в беседе старший из двух соседей-туркменов, — происхождение Ашхабада и его имени?
Мы качаем головой, с неподдельным любопытством глядя на этого смуглолицего мужчину, волосы которого выгорели так же, как и трава на краю пустыни. Он подсаживается поближе, сплетает свои жилистые руки и начинает рассказывать:
— Ашхабад, надо вам знать, это город любви. В давние времена аллах воспротивился любви между мужчиной и женщиной, по-теперешнему говоря — запретил любовь. Но нашлись двое, не подчинившиеся этому запрету. Аллах решил наказать их. Эти двое, боясь кары, бежали в пустыню, превозмогая там всевозможные тяготы и лишения, голод и жажду. Аллах вознегодовал, узнав, где они, и послал на землю ангела смерти, который должен был навек разлучить влюбленных. Но, увидев девушку, этот посланец неба тоже не в силах был противостоять ее красоте. И тогда из земли забил чудесный волшебный источник. Каждый, отведавший глоток этой воды, вновь обретал способность любить. А ветер разнес весть об этом в края дальние и близкие. Люди, жившие в горестях и печалях, поспешили к источнику. Они оберегали его как зеницу ока. И вскоре там возник оазис. А вокруг него, позднее, наш город Ашхабад.
Мы слушали его, ни разу не перебивая, глядели в его базальтово-черные глаза и удивлялись: как это его голос, поначалу такой хриплый, сделался вдруг мягким и звучным? Мы как бы перенеслись во времена 1001 ночи, а тогда — чему же удивляться?
На другой день нам снова довелось услышать немало нового, менявшего наши привычные представления. Оказалось, например, что знаменитые бухарские ковры ткут не в Бухаре, этом городе на границе между пустынями Каракумы и Кызылкумы, а здесь, в Ашхабаде. Ковровая фабрика находится в самом центре города. В строгого стиля двухэтажном здании работают 200 ковровщиц, и еще 200 работают на дому. В сороковые годы 35 женщин сплели самый большой ковер в мире. Размерами он 18×11 метров и весил 865 килограммов. Они связали 48 752 000 узелков всего за восемь месяцев. Сегодня «Голиаф», как называют этот драгоценный бухарский ковер, — самый главный экспонат в городском музее.
А в послеполуночный час мы улетаем из Ашхабада — и не на сказочном ковре-самолете, а на современном Иле. Под нами в свете луны мерцает искусственное море. Канал вливает в него свое живое серебро. Долго еще буду я вспоминать об этом прощальном привете пустыни.
Иван МЕДВЕДЕВ
Стояла глубокая осень. И на душе у меня и моего товарища по институту имени Баумана Анатолия Трейлих было по-осеннему тоскливо. Дело в том, что нас выселяли из занимаемых нами комнат, так как кончился срок аренды институтом кооперативного жилого дома, принадлежащего заводу «Серп и молот». Директор института сказал, что помочь нам не может.
В отчаянии мы решили пойти к Орджоникидзе. Мы помнили, как на недавнем вечере выпускников нашего института он тепло говорил о молодежи, о том, что ее нужно беречь, не загонять ее в канцелярию, а посылать непосредственно на заводы, чтобы она могла пройти все ступени производственной работы. Только тогда можно стать хорошим, опытным инженером.
Перейдя через площадь Ногина, мы вошли во двор громадного здания Наркомтяжпрома.
Поднявшись по ступенькам на второй этаж в просторную приемную наркома, обратились к пожилому мужчине в очках:
— Мы к товарищу Орджоникидзе.
— Прием закончен, — заявил сухо секретарь.
— Да, но мы по важному вопросу, — сказал Анатолий.
— По какому такому важному?
Мы переглянулись и горестно вздохнули: и тут препятствие. Но в этот момент я нашелся:
— Мы депутаты ЦИК СССР.
— Кто-о-о? — протянул секретарь, глядя на наши юные лица. — Де-пу-та-ты? Ин-терес-но!
Я первый не выдержал его взгляда и опустил голову. Анатолий отвернулся.
— Значит, депутаты? — переспросил секретарь, не скрывая иронической улыбки. — Ну, ладно, пойду доложу наркому, — сказал он и скрылся за обшитой дерматином дверью.
— Давай удирать, пока нас тут не прихлопнули, как самозванцев, — шепнул мне Анатолий.
Я тоже готов был, но в это время распахнулась дверь и секретарь пригласил нас в кабинет. Мы робко переступили порог.
— Ну, ну, давайте смелее, — сказал прохаживающийся по кабинету среднего роста человек, одетый в суконную цвета хаки гимнастерку и такие же бриджи, заправленные в мягкие сапоги. — Давайте, показывайте свои депутатские мандаты.