В сорок первом окончил пять классов. Часто ходил к отцу, в МТС. Интересно было наблюдать, как заводят полуторки, ремонтируют двигатели. Особенно любил я смотреть, как работает токарь. Стружка вьется, как бы течет из-под резца. Разогретый металл пахнет по-особому. Токарь что-то подправляет, отодвигает стружку, на ходу вытирает руки. И вот деталь готова, блестит, как зеркало. «Окончу семилетку, — думал я, — пойду учиться на токаря».
…Осенью сорок первого отец получил повестку из военкомата. Вместе с матерью, как старший в семье, провожал отца и Володя.
Низко плыли тучи. Над стерней носились грачи, истошно кричали, собираясь в дальний путь. Мать, ожидавшая четвертого ребенка, плакала…
— Ну, сынок, — сказал отец, — теперь ты за хозяина.
Поправив на плечах вещевой мешок, он, не оглядываясь, один продолжал путь на станцию.
— Возвращался с матерью домой, — вспоминает Владимир Иванович, — и думал: как теперь без отца жить будем?
После уроков в школе помогал по хозяйству: колол дрова, носил воду, приглядывал за меньшими, Сашей и Алешей. А зимой семья прибавилась и мать сказала: «В школу не пойдешь. За ребятишками смотри».
Сама она от темна до темна работала в колхозе.
— День тогда тянулся долго — десятки дел, бывало, переделаешь. Сашка с Алешкой возятся — глаз за ними нужен… С Колькой проще: сунешь ему хлебную жвачку — засопит, угомонится. Днем прибегала с работы мама, чтобы покормить Сашку и Алешку. Остатки от обеда мы с матерью доедали.
— Зимой жилось особенно худо: тепло из дома выдует, лампу не зажигали — керосин берегли… На улицу бы убежать, а куда от малышей уйдешь?
— В то далекое время пальто мое успело обрасти заплатами. Как-то вышел я в нем, чтобы задать корму скотине, и увидел: по глубокому снегу плетутся лошади, запряженные в розвальни. В передке — узлы, чемоданы, сумки. За повозками тяжело ступают женщины. Ветер швыряет в лица колючий, мелкий снег. И вдруг одна из них подошла ко мне, попросила маму позвать.
Я сказал, что мама на работе. Смотрел во все глаза на беженок… И так жалко их стало. У нас хоть своя крыша над головой…
— Тут такое дело, сынок, — сказала одна из женщин, — такое дело… Дороги занесло, стемнеет скоро… Нельзя нам заночевать у вас?
— Заходите, место найдется… Придет мама — покормит вас…
Мать пришла с работы поздно вечером. Сварила ведерный чугун картошки. Все уселись за стол.
А весной сорок третьего мы и сами пухли с голоду.
Мама попросила меня сходить к бабушке в соседнюю деревню за картошкой; она насыпала ведро — все, что у нее было. Я вернулся домой и слег: ноги распухли, на лодыжках и у колен появился как бы стеклянный блеск. Надавишь пальцем — ямочка остается…
Когда Владимир Иванович рассказывал о голоде, лицо его становилось мрачным. Я его хорошо понимал, сам в те годы пережил голод. Ели крапиву, лебеду.
— Семилетку не удалось закончить? — спросил я, стараясь отвлечь и себя и Владимира Ивановича от тяжких воспоминаний.
— В сорок третьем пошел я все же учиться, но проучился всего два месяца.
Осенним утром учитель Николай Иванович Вахрин вошел в класс и объявил: все ребята направляются в школу ФЗО. Узнав, что меня посылают на учебу, мама побежала к председателю сельского совета:
— Куда кормильца моего забираете? — причитала она. — У меня еще малые дети на руках…
— В школу ФЗО, в город Электросталь, — ответил председатель. — Не беспокойся, Дуня, ему там будет хорошо.
Мама, конечно, понимала председателя, верила ему. Но каково остаться одной с мальцами? А тут еще младшенький заболел. Врач сказала — от недоедания.
— Будем помогать тебе, Дуня, по возможности, — уговаривал председатель, — а сына не держи. Человеком он там станет.
Так в осеннее утро Евдокия Корягина собирала в дальнюю дорогу старшего сына.
Вечером ребят собрали у райисполкома, проверили по списку и повезли в Электросталь.
Володя смотрел в окно на редкие перелески, на голые картофельные поля — все здесь было родное, близкое. Рождались противоречивые чувства: хотелось выучиться на токаря. И все же — жаль было покидать родную деревню…
В город приехали поздно вечером.
Ребят поместили в общежитие в Шабанове, недалеко от завода. Кашей покормили и уложили спать.
Володе не спалось. «А что как не возьмут на токаря? — думалось ему. — Образование маленькое: шесть классов».