Наступает торжественная минута выпуска плавки.
Мастер Н. И. Кирьянов поворачивает ручку контроллера. Печь медленно наклоняется, и вот уже яркая вспышка озаряет лица. Внимание людей устремлено на бьющуюся, точно живую, струю сплава.
И вот обратное движение, мастер поворачивает ручку на себя. Печь становится на место. Кран плавно опускает шихту для новой плавки. Электроды остыли, приняли вишневый цвет. Кирьянов включает ток. Раздается треск, щелчки… Началась следующая плавка.
— Дорога каждая минута, — говорит мне Владимир Иванович. Он сам следит за плавкой через темно-синее стекло. Потом берет лопату и, скребнув по дну ящика, ловко выкидывает в отверстие ферросплавы.
Вечером, после смены, зашла речь о содружестве рабочих и ученых завода «Электросталь». Они борются не только за качество и экономию материалов. За последнее время скорость плавки увеличилась с трех часов по нормативам до двух, за счет прямого легирования, то есть ввода ферросплавов прямо в жидкий металл. Причем плавка ведется настолько уверенно, что не надо брать пробу, тратить время на анализы.
В январе 1974 года Владимиру Ивановичу Корягину было присвоено звание лауреата премии имени И. Ф. Тевосяна за разработку и внедрение новой техники и выплавление металла ответственного назначения, обеспечившей повышение экономической эффективности и стабилизации уровня технологических характеристик и свойств металла.
Тридцать лет проработал у печи Владимир Иванович. За это время некоторые сталевары перешли на более легкую работу, заработав «горячий стаж».
— У меня «горячего стажа» хватит на троих, — пошутил Корягин.
На заводе все заботит и волнует Корягина: и плавка металла, и люди. Он часто встречается с будущими сталеварами, с теми, кому надлежит перенять трудовую эстафету.
В. И. Корягин — не единственный Герой Социалистического Труда на заводе. В разные годы это звание получили сталевары-электростальцы А. П. Журавлев, П. И. Абашкин, В. Д. Постников. Но он, как и его товарищи по труду, своим самоотверженным делом создает историю завода и города.
Манфред НОЙМАН
«Дорогой Карл!..» Нет, так не годится. Могу ли я, человек лет сорока с небольшим, подобным образом обращаться к пожилому человеку? Послезавтра старейшине нашего завода исполняется 85 лет, и я сяду вместе с представителем завкома в машину, поеду к нему домой — на нашем предприятии в день рождения освобождают от работы — и произнесу от имени коллектива «слова признания».
В те давние времена, когда мой отец был еще конфирмантом и помогал церковному звонарю, юноше Карлу Аллервегену сунули в руки винтовку, научили стрелять из «максима». Потом судьба сыграла с ним одну из своих шуток. Его перевели в императорский воздушный флот: потому что он был маленький, ловкий и… не умел плавать. Военный летчик Карл сбрасывал с самолета балласт, когда хотел подняться повыше, наблюдал за наземными передвижениями противника в сильный полевой бинокль. По его коррекции прусские артиллеристы устанавливали цели своих орудий, сделанных на заводах Круппа; шутники от нечего делать на отдыхе забирались в их жерла.
Не могу я сказать «дорогой Карл!» человеку, который еще в 1920 году поселился в нашем городке, стал рабочим на кирпичном заводе, женился на вдове погибшего солдата, усыновив его детей.
Может быть, лучше начать так: «Дорогой наш друг Аллервеген…» — в конце концов это привычное в таких случаях обращение. Но там будут товарищи из райсовета профсоюзов, сочтут еще, что формулировка эта покровительственная, как бы «сверху вниз»… Примерно так же, запанибрата, обращался к своим рабочим хозяин фирмы «Ильзе АГ». Глину тогда копали в карьере лопатами, даже в морозные зимние дни, потом нагружали доверху вагонетки и толкали их вручную до перерабатывающего цеха… и так бог знает по скольку раз в день, работа была адская, и продолжалось это до 1927 года. И вдруг кирпич больше никому не требовался. Директор кирпичного завода «Ильзе» сбросил с себя маску благодушия, приказал остановить формовочные машины, погасить огонь в круговых печах, распродал все, что мог, и удалился неизвестно куда, ни капельки не терзаясь мыслями о том, как Карл и его друзья будут кормить свои семейства…
Он не давал себя одурачить, никогда не продавался, даже когда новый директор «Ильзе»снова открыл кирпичный завод, когда зазвучали фразы о «единстве наций» и призывы: «Проснись, Германия!» На кирпичи был большой спрос, заводская машина завертелась, возродилось и древнее керамическое ремесло. На жизнь Карлу теперь хватало. А для армии он в свои 47 лет был слишком стар. Отпускники и раненые рассказывали ему, что дирижабли и аэростаты больше не применяются. Он не мог допытаться, как же тогда отыскиваются важные объекты в тех странах, с которыми Германия воюет; понять суть происшедших в авиации изменений ему было просто не под силу. Работать на заводе день ото дня становилось все труднее, ибо остались на нем одни старики и женщины; позднее появились военнопленные и угнанные из оккупированных стран рабочие. Когда для страны пробил час истинного пробуждения, Карлу Аллервегену исполнилось пятьдесят три года. Он впервые увидел, что кирпичные заводы прекрасно обходятся без господ из концерна «Ильзе». Новый шеф обращался к нему: «Коллега Аллервеген».