Я мог бы, конечно, тоже обратиться к нему: «Дорогой коллега Аллервеген!» — а потом рассказать вкратце, как он в сорок пятом добился, чтобы карьер и завод снова начали давать продукцию, как он учил ремеслу молодежь, когда и за что удостаивался звания «Активист труда». Построив свою речь позамысловатее, постарался бы обойти затем некоторый упадок — в определенные годы — нашей кирпичной промышленности вообще и временное закрытие нашего завода в частности. А потом… М-да, тут-то и есть самая закавыка! Придется мне хвалить Карла за то, что после долгого трудового пути дорогой коллега Аллервеген не ушел в 1957 году на заслуженный отдых, а продолжал отдавать свои силы на благо и т. д.
Боже ты мой, подумает любой из присутствующих, да ведь это целых двадцать лет назад! Родилось и выросло новое поколение, а Аллервеген как работал у них, так и работает?! Представитель завкома вспомнит, наверное, как часто Карл в последние годы болел. Надо думать, он не забыл и о том, что в работе на Карла можно было положиться всегда, как он умело, словом и делом, помогал молодежи. Но почему я говорю об этом в прошедшем времени? Помогал или помогает? В том-то и весь вопрос! Могу ли я обратиться к нему: «Дорогой коллега!» — если с завтрашнего дня он вопреки своему желанию перестанет быть нашим коллегой? Еще десять лет назад, когда мы с Карлом отмечали его семидесятилетие, как будто все было ясно: с него хватит. Разве после стольких лет труда он не может позволить себе пожить другой жизнью, поездить с женой по стране, а то, глядишь, и за границу, погреть старые косточки на солнышке или просто покопаться в своем огороде?
Незадолго до того дня Карл нас порядком обескуражил. Тогда он уже стоял на проходной. На территорию завода никто, кроме заводских рабочих и сотрудников, не допускался, разве что в тех случаях, когда генеральный директор выписывал специальный пропуск, — правила у нас строжайшие. Посетители обязаны были вписать номер своего пропуска и сведения о себе в специальные формуляры, и ритуал этот всегда соблюдался Карлом неукоснительно.
В один из теплых летних дней мы ожидали приезда из города самого генерального директора (в наше народное предприятие входит 14 заводов), который хотел познакомиться с результатом наших последних исследований. В тот день дежурил как раз Карл Аллервеген. Мы его обо всем предупредили и проинструктировали: как только черная «татра» подъедет к заводской проходной — немедленно поднять шлагбаум. Произошло то, чего никто предвидеть не мог. Примерно в километре от цели машина директора решительно отказалась двигаться дальше. Генеральный директор долго раздумывать не стал: отчего бы и не прогуляться десять минут. А машину починит один из заводских механиков…
Вот так и вышло, что шлагбаум не поднялся и что генеральному директору пришлось ответить на целый ряд вопросов, пока Карл не позвонил мне и я не вызволил из плена бдительного старца руководителя целой отрасли промышленности, нашего дорогого гостя, который к моему приходу в который уже раз заверял Карла, что пропуск у него, разумеется, есть, но он в плаще, а плащ в машине.
— Ну хорошо, — сказал тогда в разговоре с нами Карл, — если я вам больше не нужен, доработаю до 75-ти — и баста! Есть у меня кое-что на уме…
У нас словно камень свалился с сердца. Мы устроили пышный прощальный вечер, подарили старому воздухоплавателю первоклассный бинокль — а вдруг ему захочется наблюдать за небом, за современными «неживыми птицами»? Конечно, я слышал, как кто-то сзади проворчал:
— Ему бы в придачу к биноклю и слуховой аппарат, что ли…
Но Карл сидел как ни в чем не было, торжественный и важный.
Прошел какой-нибудь месяц, с тех пор как Карл ушел на покой, и до моего слуха дошли первые жалобы:
— В третьем складе кто-то забыл ключ в двери…