Выходит, тренер оказался прав, и все это у Лианы было элементарным приспособленчеством? Ну нет, не будем так категоричны, так далеко заходить незачем. Но такая уж я уродилась, сомнения меня всегда обуревают. Есть люди, которые все про себя знают наверняка, а есть «копуши». Я из тех, что любят покопаться в себе.
В институте я собиралась стать воспитательницей детей-инвалидов. Иногда мне кажется, что в каком-то смысле моя работа близка к тому, о чем думалось тогда. Только увечья здесь не физические, а, как выразился один из моих коллег, «вывихи души». Я всегда исхожу из того, что девчонкам моим, даже если каждая из них и успела уже наделать глупостей, непременно надо доверять. Нельзя разрушать все, что было в человеке, пытаясь создать его вновь. 16—17 лет — это, конечно, и много и мало. Скажем прямо, нынешние 17-летние далеко не дети, а мы, воспитатели, не роботы, которые призваны механически воздавать за добрые дела и порицать за дурные поступки, все тщательно взвешивая и сортируя.
Иногда держать себя в рамках трудно. Вспоминаю один случай. Было это на собрании ССНМ. Мы спросили Монику, почему она за целый день вырабатывает столько, сколько другие за час. Я вдруг разъярилась:
— Иди-ка сюда! Покажи свои руки!
Она вся задрожала, не понимая, чего я от нее хочу.
— Стыдись, смотри, какие у тебя здоровые, красивые руки! Ими бы работать да работать, а ты… Спрячь их, чтобы их никто не видел.
В комнате стало совсем тихо, а потом все так и набросились на Монику.
— Скажи, чтобы перестали кричать, — посоветовала я Лиане.
— С понедельника ты будешь работать не хуже остальных, поняла Моника! Не то я поговорю с тобой иначе.
И эта же Лиана уходит на час в курилку. А потом лежит на одеяле одна-одинешенька и, похоже, ревет. Но разве можно судить о человеке по двум случайно взятым дням его жизни! Помню, как она повела себя в случае с Карин. Карин, побывавшая уже во всех группах, так и не научилась стелить постель.
— Простыню нужно натягивать, чтобы не было складок, а ночную рубашку клади под одеяло, — объясняла ей Лиана.
Карин смотрела, как ловко это делает Лиана, и так утро за утром. Когда у Лианы лопалось терпение и она начинала ругаться, Карин плакала. На нее дома все кричали, всхлипывала она, а теперь и здесь кричат. Отец так бил ее, что однажды ее отправили даже в больницу.
Лиана гладила ее по голове:
— Не бойся, здесь тебя никто бить не будет.
А та продолжала плакать:
— Я, кроме своего дома, ничего не видела. А так хочется поездить, мир посмотреть…
Лиана объясняла ей, что если та будет стараться, хорошо работать, то летом она вместе с остальными поедет на море, в палаточный городок. Но Карин и слышать об этом не хотела. Ведь для нее главное в жизни, чтобы ее все жалели. Такой, вызывающей жалость, она себе нравилась.
— Вот увидите, я на себя руки наложу. В этот раз у меня получится, — угрожала она.
На фабрике весь цех постоянно был в страхе: а вдруг она сунет руку в станок или выбросится в окно? Все знали, что однажды она пыталась покончить с собой. Вот и получалось, что Карин всех терроризировала. Посылали мы ее на консультацию к психиатру. Толку мало. Такой рецепт даст любой: «Старайтесь Карин не раздражать…»
Что же теперь, на нее и подуть нельзя? Этого я не могу потребовать ни от Лианы, ни от других девочек, ни даже от себя самой. А кто же ей скажет правду в глаза? Скажет, а она себе потом вены вскроет, так, что ли? И наказать ее, выходит, нельзя? Как же прикажете с ней обращаться. Единственный рецепт — просто не обращать внимания. Но и этот рецепт с изъяном. Как-то она взяла и расцарапала себе руки. Ранки загноились, она продолжала царапать руки и сдирать струпья. Когда девочки ругали ее или отворачивались от нее с отвращением, она испытывала удовлетворение: добилась, чего хотела. А Лиана всех уговаривала:
— Бросьте вы ее совсем. Разве вы не видите, что вы ей подыгрываете.
Да, такой была Лиана совсем недавно. И я об этом не забуду. Для меня ясно как день, что во время отпуска с ней что-то произошло. Всегда, когда мои подопечные уезжают в отпуск, сердце мое бьется учащенно. Все ли сойдет гладко? Я одного хочу: помочь им всем, помочь Лиане. И не одна я этого хочу. Учитель истории, например, тоже. За последние два месяца она всего пять раз была на его уроках. В школу приходила вместе со всеми, а после первого урока сбегала, и ничьи уговоры на нее не действовали. Раз она никого не слушает, почему обязательно послушается меня? Я могу лишь повторять ей то, что и все:
— Если ты хочешь быть культурной продавщицей, как ты мне говорила, учиться ты должна непременно.