Было это, по-моему, вскоре после выборов бюро. Выбрали тебя секретарем — будь примером для других. На три дня она сжалась в кулак, работала как сумасшедшая, а потом выдохлась. Естественно, такой темп долго никто не выдержит. Тогда она пошла из-за какой-то царапины к врачу и заявила нам потом, что врач велел перейти ей на работу полегче. Мы проверили, оказалось, что лекарство Лиана прописала себе самолично. Тут я впервые увидела, как она покраснела, но оправдываться не стала. Несколько дней после этого она была угрюмой, молчаливой. Это была уже не та Лиана, дело которой хранится у нас в сейфе, способная подделать больничный листок, чтобы прогулять несколько недель на работе. Мать ее лежала в больнице, а она бросила своих маленьких братишек без присмотра, и даже когда ее разыскала больничная сестра и объяснила, что матери ни в коем случае нельзя волноваться, а от таких известий не обрадуешься — хороша старшая дочь, нечего сказать, — она осталась к этому предупреждению равнодушной и домой не вернулась. С тех пор прошло много времени. Или все-таки еще недостаточно много?
Досрочный отпуск всегда риск. Почему я не могу думать о ней, не терзаясь страхами? И почему я вообще так часто о ней думаю? Неужели другие педагоги испытывают подобные же чувства? А какие мысли терзают тебя, тренер, когда ты смотришь на воду в бассейне? Думаешь ли ты о своих насосах и фильтрах, о работе или о чем другом?
18 июня.
Все у меня выходит наперекосяк, с тобой тоже, Ральф. Причем я знаю, что ты больше 2—3 дней на одну девушку не тратишь. После этого ты и думать о ней забываешь. Но когда мы с тобой встретились, я подумала, что, может быть, на сей раз будет иначе. Вдруг ты переменился? Я люблю людей, которые меняются. Хотя, почему именно со мной?.. Может быть, жить так, как живешь ты, не привязываясь ни к кому, и неплохо. Но стоит ли тебе так разбрасываться? Я, если хочешь знать, такой жизнью больше жить не смогу. В ИТД я почти год, а если кто за год ничего не поймет, цена ему ломаный грош. Ради тебя я готова забыть о многом, но далеко не обо всем. Есть же у человека стыд! Из-за тебя мне пришлось вчера опять соврать. Сегодня утром я пробежала мимо зеркала отвернувшись — противно на себя смотреть. И кому солгала — Шмидеке. Поверила она мне или нет? С ума сойти! Бред какой-то насчет этих билетов. Она сейчас сидит дома. Одна. Лучше всего — сбегать к ней. И вот я уже стою перед ее дверью, звоню и бормочу что-то невнятное. Она берет меня за руку, ведет в комнату и говорит, что ждала моего прихода.
— Больше двух дней тебе бы этого не выдержать, правда?
Я не могла выдавить из себя ни слова. Значит, она понимает, что я солгала. Когда она угостила меня чашечкой кофе, я обо всем ей и рассказала. Не так красиво получилось, как тогда, перед микрофоном. Сидит она, слушает про мои подвиги, и вид у нее такой, как будто она чему-то рада.
Лариса ЗАХАРОВА
«Все счастливые семьи похожи друг на друга, и каждая несчастливая семья несчастлива по-своему».
Перечитав эту знакомую фразу из «Анны Карениной», Елена Михайловна задумалась.
«Так и у моих пятиклашек, — решила она, — все хорошие дети похожи друг на друга; каждый плохой ребенок плох по-своему».
Собственно, они не были плохи, эти добрые и ласковые озорники, но шалили и бедокурили они много, и каждый по-своему.
Только на вид они были похожи, в своих школьных формах и в пионерских галстуках, на самом деле каждый проявлял себя, так сказать, индивидуально. (Разумеется, в первую очередь это касалось мальчишек.) Вася Терехин, например, отличался таким боевым характером, что почти все ребята, попадавшие в радиус его действия, нередко ходили с синяками. Белобрысый и вертлявый Славка Жуков стрелял из трубочки жеваной бумагой, и этот вид спорта оказался наиболее убыточным, так как требовал много макулатуры для изготовления пуль. На это шли листы из дневников и Славкины контрольные работы, и если они очень плохо выглядели в своем прямом назначении, то пули из них выходили отличные. Тот же Славка любил соваться не в свое дело, будучи очень любопытным, и за это ему часто попадало от ребят. Толя Грибов был ленив беспробудно, а также любил исподтишка сделать девчонкам какую-нибудь неприятность… Но все это было еще не страшно, тем более если учесть, что какой уважающий себя мальчишка двенадцати лет не будет озоровать?!