— Давайте проведем собрание! — потребовал класс.
— Зачем ты взял книгу? — прозвучал в тишине возмущенный голос Лазика. — Почему ты шарил по чужим портфелям?
— И почему не сознался, что взял? — закричали с мест ребята.
— Взял, и все, — усмехнулся Петухов. Сообщив это, он вызывающе развалился на парте. Казалось, ему доставляет удовольствие дразнить всех. Ребята поднимали руки, выступали один за другим, все дружно требовали исключить его…
— Исключить? Откуда? — спросила учительница.
— Из школы! Из класса! Из пионеров! — послышались голоса.
На все эти высказывания Петухов презрительно отвечал своим обычным:
— Как же! Исключить! Ну да еще!
«Ну и толстокожий! — невольно подумала Елена Михайловна. — А может, это маскировка и в душе он раскаивается, переживает?»
— А вы знаете, ребята, что честность с пятачка начинается? — вдруг спросила она. — Лазик, прошу слова!
Она заговорила — искренно, с волнением, чувствуя, что в эту минуту каждое слово попадает в цель. Сам Петухов слушал ее с каким-то новым, осмысленным выражением. Елена Михайловна потом не могла вспомнить, что говорила; она не готовилась выступать, но все время ощущала, как нужны были эти — именно эти — слова. А закончила вдруг неожиданно для себя самой:
— Книгу же эту Петухов, конечно, не украл, он пошутил (тот удивленно взглянул на нее). Он хотел просто подразнить вас, а вы и поддались, не поняли шутки — правда, неудачной. Я знаю, что он честный мальчик. Он только не подумал о том, какая получится нехорошая шутка. Верно, Игорь?
Петухов пристально, с изумлением глядел на учительницу и даже забыл кивнуть в ответ…
«Я его выручила, — думала Елена Михайловна. — Интересно, что же будет завтра?»
В простоте душевной она надеялась, что это послужит толчком к исправлению Петухова и он перевоспитается.
А завтра, получив десяток замечаний на уроке Елены Михайловны, Петухов подошел на перемене к ней и так же развязно, как и раньше, опять затянул свою песню:
— Да-а-а, а когда меня пересадят?
— Ты так плохо вел себя, — вырвалось у учительницы, — что я хотела совсем удалить тебя с урока, а не выполнять твои просьбы. Ты мешал нам работать! А пересаживаться тебе зачем? Только для шалостей!
— Ну да, — протянул он и, круто повернувшись, вдруг с угрозой добавил: — А я тогда ОБРАТНО баловаться буду!
— Ну, знаешь, — вскипела Елена Михайловна, — это уж слишком! После всего, что было, ты еще смеешь угрожать! Вызови ко мне маму!
С возмущением она рассказала в учительской об этом разговоре.
— Подумайте! Я за него вступилась на собрании, можно сказать, спасла его — и мне же он грозит! Пересадить его — а зачем? Для озорства, конечно, — на галерке удобнее! Он всех ненавидит и желает один сидеть, а я должна во всем потакать ему! Так мать его приучила!
— Это, наверное, из-за девочек, — простодушно объяснила Анна Ивановна, молоденькая географичка, — я все забываю вам сказать. Он выше других ростом, и девочки сзади все время шипят: «У, дылда, верзила, Нуда, хоть бы тебя пересадили! Ничего за тобой не видно!»
— Что же он мне не сказал? — растерялась Елена Михайловна.
— А самолюбие-то, матушка вы моя! — усмехнулся старичок завуч. — В таком возрасте они очень стесняются, к сожалению, часто не того, чего следовало бы. Один — большого роста, другой — малого, третий — маминой должности, четвертый — кудрявых волос, пятый — пуще всего боится с девочкой по-человечески поговорить, хотя день и ночь мечтает об этом… Вот драться, озоровать, получать двойки — этого мальчишки никогда не стесняются!
На следующем уроке Елена Михайловна сказала:
— Игорь, ты был прав, а я нет. Тебе лучше сидеть на последней парте.
Он покраснел так, что на его лице исчезли все веснушки, и искоса благодарно взглянул на учительницу. Однако от пересадки лучше не стало. Учился он из рук вон плохо, по-прежнему признавал только свое «я», по-прежнему затевал скандалы и драки… Вызов матери в школу и разговор с ней не привели ни к чему. Она стояла на своем: мальчик очень хороший, но нервный и раздражительный после болезни, ему надо уступать.
— А вас он одобряет, — льстиво добавила она, желая задобрить учительницу.
«Да я-то его не одобряю!» — в отчаянии подумала Елена Михайловна. Что она могла сказать этой женщине? Убеждать ее было бесполезно…
Потеряв надежду на исправление Петухова и разуверясь в своих силах, Елена Михайловна тем не менее очень много работала с классом, частью которого был и Петухов: то она читала детям интересную книгу, то водила на экскурсии, то готовила спектакль… По утрам ребята нарочно приходили раньше, чтобы потом бежать встречать ее шумной, веселой гурьбой, сообщая обо всех своих делах — мелочах для других, но важных и дорогих для нее. Петухов никогда не встречал ее…