Мать и дочь внимательно посмотрели на него. В ее глазах было удивление и сдержанная радость. Малышка скоро успокоилась, перестала плакать и терпеливо стояла вместе с Михаэлем в очереди за бумажным зонтиком.
Пока они медленно продвигались к прилавку киоска, Михаэль и молодая женщина держали девочку за руки. А потом, около кустов рододендронов, отпустили ее немножко побегать. Она весело размахивала своим новым зонтиком, в красный и зеленый горошек, а взрослые смотрели ей вслед и улыбались, боясь в тайне первого слова, которое вот-вот прозвучит и от которого так много будет зависеть…
Около полудня он просигналил под окнами — этот голубой грузовик с желтым верхом. Они ждали его, но не так рано. Мать бегала из столовой в кухню и обратно, потом спустилась в погреб. Когда она снова поднялась наверх, вспомнила, наконец, что так и не взяла оттуда две банки персикового компота, а в бельевой корзине, куда она поставила банки с вареньем и конфитюры, как раз нашлось бы для них место. А отец ругал гвозди, которые гнутся, стоит по ним хоть раз легонько ударить молотком, — разве этими гвоздями ящики заколотишь?
— Ну, пора! — крикнул с порога зять. Чтобы войти в комнату, ему пришлось согнуться.
Погрузили на машину кровать Петры, письменный стол, узкий шкаф, ящики, набитые вещами и книгами.
Петра вышла со своим любимцем, большим мишкой. Он был в распашонке и в розовых туфельках. Голову он держал набок, а левая лапа у него тоньше правой — за левую его всегда таскала — в детстве — Петра.
— Да, мишка, — вздохнула бабушка.
Согнувшись, стояла она у окна низенькой комнаты с тяжелыми балками под потолком. Перед глазами у нее стояла маленькая Петра, как она каждое утро поднималась к ней по крутой лестнице, волоча за собой своего мишку.
— И зачем это дочке вздумалось уехать в такую даль. Туда, где все в дыму и в копоти… — сказала старая женщина.
Ее дочь, мать Петры, ответила из кухни:
— Зачем ты опять начинаешь? Помешалась она на своей химии, и все тут.
— На ткацкой фабрике она тоже заработала бы свое. Вы же не жалуетесь! — стояла на своем бабушка.
Отойдя от окна, села за стол и уставилась прямо перед собой. Здесь, в этой самой комнате, стоял когда-то деревянный ткацкий станок ее деда. «Чик-чак, чик-чак!» — стучал он с утра до вечера, а дед, всегда всклокоченный, в льняной рубахе с распахнутым воротом, стоял за станком как железный лет пятьдесят подряд, и о другой жизни вроде не мечтал.
Как это можно — уехать из родных мест?
— Может быть, девчонка вернулась бы домой, не встреться ей этот чернявый парень, — подумала бабушка.
Но подумала она это вслух, и из кухни немедленно последовал ответ:
— Этот парень как-никак ее муж. Работать умеет. Ходит на курсы мастеров, после работы — на строительство заводского дома, где им дают квартиру. И, между прочим, не стесняется помочь твоей внучке на кухне. Нам бы радоваться… — мать проговорила последние слова на полтона громче, чем хотела.
— Я пока не оглохла, — проворчала бабушка и опять запричитала: — Эти каменные коробки в городах! Куда ни глянешь — стены, стены! Ни клочка зелени…
— Вырастет еще! — сказала Петра, вошедшая во время разговора. — Ну, где вы запропастились?
Наконец, все вышли на улицу.
Отец заметил, что забыл снять свой рабочий передник. Снял его, свернул и начал без дела перекладывать из одной руки в другую. Он, длинный, худощавый, стоял молча, поджав губы. А обе женщины суетливо кружили вокруг него.
Петра отошла немного в сторону. «Прощай милая», — говорила она, мысленно обращаясь к невысокой горе, склоны которой густо поросли лесом. С самых ранних лет, стоило ей взглянуть в окно или выйти из дому, она видела ее перед собой, и вот теперь предстоит разлука. Не навсегда, но очень надолго.
Утром прошел дождь. А сейчас пригрело солнце, и над лесом поднимался пар. Далеко вдаль уходили темные шеренги елей, верхушки которых были почти не видны в плотной дымке. И лишь на самом гребне горушки, где дымка превращалась в дрожащую кисею, снова показывался зигзагообразный ряд елей.
Петра несколько раз глубоко вздохнула и повернулась лицом к отцовскому дому. Надо все, все запомнить. Ничего не забыть, ни одной мелочи. Ни деревянной пристройки к дому, ни покрытых свежей краской наличников, ни петуний в ящиках на окнах…
Муж обнял ее за плечи. Сквозь легкую ткань плаща она почувствовала, как он легонько, словно успокаивая, прижимает ее к себе. Она благодарно улыбнулась ему, и у нее потеплело на душе.