В раздевалке было тесно, шумно, пахло тройным одеколоном. Вдоль стен на длинных низких гимнастических скамьях копошились, переодеваясь к параду, теснились вокруг своих тренеров знакомые и незнакомые Артему боксеры, секунданты, их помощники. Некоторые из участников уже переоделись в боевую форму и, не зная, куда деть себя, пряча друг от друга глаза, бесцельно разгуливали. И только его будущий противник — верный себе Смальцов был в одних плавках и носках и, невзирая на сердитые возгласы Дубцова, дурашливо возился с тяжеловесом из своей команды.
«Вот неуемный-то!.. — некоторое время с завистью следя, как тот с хрипом пытался повалить своего медведеобразного партнера, подумал Артем. — В каком он весе? С ним, видно, будет биться нелегко». — Но тут же торопливо отогнал эту мысль от себя и, стараясь перекрыть шум и гам, приветствовал всех общим: «Здравствуйте!» — после чего, с улыбкой отвечая на радостные возгласы и шутливые замечания, посыпавшиеся со всех сторон, двинулся к сидевшим на скамье у стены справа от входа и вскочившим при его появлении членам своей команды.
— Сидите, сидите, братцы! Вольно!.. — Оглядел их напряженно-внимательные лица, почувствовал, что обязан немедленно взбодрить всех, вывести из угнетенного состояния, но тут, как всегда подтянутый, строгий, Дубцов, подойдя, озабоченно спросил:
— Ну как?..
Обернувшись к нему, Артем, испытывая необходимость каким-то образом показать тренеру, что совершенно спокоен, уверен в себе, едва не ответил по-смальцовски: «Сорок восемь!» — но не решился, сдержанно проговорил:
— Спасибо, Павел Сергеевич, все в порядке.
Хотел все же осторожно осведомиться о Смальцове, но тот, бросив своего партнера, сам крикнул:
— Артюша, привет! Ты знаешь, дружище, так надеялся расквитаться с тобой за довоенное поражение, да, понимаешь ли, ничего не вышло: из твоей весовой категории вылетел! Теперь вот к мастодонтам присматриваюсь! — добавил он и с устрашающими воплями вновь кинулся на тяжеловеса.
Артем испытал облегчение, честно признался себе, что для боя со Смальцовым, конечно, готов не был, чего уж там душой кривить. Спросил приглушенно у Дубцова, много ли Смальцов перевесил. Тот, пряча глаза, ответил, что граммов сто пятьдесят — сто семьдесят. И Артем понял, что такой опытный мастер, как Смальцов, мог бы, конечно, быстро освободиться от пустякового излишка, выйти против него на ринг и взять реванш, но явно не пожелал.
— Да ты переодевайся, переодевайся, — пошлепал по плечу Дубцов. — И не гляди, пожалуйста, на этого шелапута, сразу же халатик накинь.
Заставляя себя ни о чем плохом не думать, Артем раскрыл чемодан и переоделся в боевую форму: голубые трусы с темно-синим шелковым поясом, белая майка, черные боксерские ботинки с белыми носками. Затем натянул халат, плотно запахнулся в него и, стараясь не обнаружить все более охватывавшего его волнения — ну точно впервые на ринг выходил! — прошелся по залу, обмениваясь приветствиями со знакомыми, которые ободряюще жали руки, подмигивали, дружески хлопали по плечу.
Неожиданно подскочил всклокоченный, тяжело дышащий Смальцов, вполголоса спросил:
— Как себя чувствуешь, дорогой?
— Спасибо, хорошо, — оборачиваясь к нему и пытливо заглядывая в глаза, так же негромко ответил Артем и, покосившись на Дубцова, упрекавшего тяжеловеса в мальчишестве и требовавшего, чтобы тот немедленно переодевался к параду, добавил тише: — Ну, Змей-Горыныч, ладно! Считаешь меня… неполноценным, да? Потому и в другой вес перешел?
— Да нет! Ну нет же! — возмущенно воскликнул Смальцов, еще более убеждая Артема в справедливости догадки. — Честно — так получилось! Не утерпел вчера, воды напился, а сегодня на весы становлюсь — ого!
В зал вышел главный судья первенства, немолодой рослый бритоголовый человек, и приказал участникам строиться.
Потом из репродукторов в фойе грянул бравурный марш, все невольно подтянулись, выровнялись, лица стали серьезными, сосредоточенными.
Когда в такт музыке, сверкая мускулистыми плечами, колонна боксеров бодрым шагом вошла в Круглый зал, почитатели сразу же узнали Артема и радостно закричали со всех сторон:
— Галкин!.. Галкин!..
Это его тронуло, смутило и одновременно укрепило веру в то, что сегодня все окончится благополучно, что он успешно пройдет через это первое испытание.