Прошло еще несколько недель. Врач впрыскивал уже двойные дозы морфия. И тут, наконец, пришел ответ от брата. Врачу он сказал: «Во время сушки сена наша породистая корова ударила меня копытом в грудь. Было мне тогда не то четыре года, не то пять…»
Так вот, значит, чем его болезнь вызвана! Причина болезни вполне естественного происхождения. И, выходит, можно надеяться. На его старческом лице время от времени начала появляться улыбка.
— Вот видишь, — говорила жена, — таблетки свое дело сделали. Я и не сомневалась…
За окном носились взапуски снежинки. Дерева совсем не было видно.
— Жена, птицы…
Она повесила перед узеньким окном скворечник. С этого дня окно больше не занавешивалось. Он часами сидел за столом и наблюдал за птицами. А потом он вдруг попросил:
— Принеси мне мою старую воздушку. И гороха.
Жена подумала: «Наверное, врач дает ему много морфия».
А он только хитро посмеивался и стрелял в форточку из воздушки горошинами. Поползень, поселившийся перед их домом, живо эти горошины подбирал.
— Ах ты, шельмец!.. — Вальтер смеялся от всей души.
«Откуда у него в легких еще столько воздуха, — думала его жена. — Вот дела!..»
Слишком много лет он вдыхал пары резины в своей вулканизационной мастерской. Двадцать лет. И еще эта война… никого из его старых товарищей уже нет в живых. Несколько лет назад пришел их сосед: шмякнул о стол субботнюю курицу, так что даже перья полетели:
— Вот и Герольда бог прибрал. Чертова война, старые раны…
Жена переживала за Вальтера: каково у него было на душе в тот день. В сорок четвертом, перед пленом, он, больной желтухой, переплыл Сену, которая уже начала замерзать. А потом долго, долго болел. Такое даром не проходит… Да, война, будь она проклята!
Она как-то изменила всю их жизнь. И в постели он не был больше никогда ни нежным, ни ласковым. Часто он казался ей совсем чужим. Но он ее муж, и она всегда была ему верной и преданной женой. Вот и сейчас она не ропщет на судьбу: как оно суждено, так и будет. Через год после войны у них родилась дочь. Как мать ею гордилась! Да, это непросто родить в первый раз в тридцать два года.
Вальтер с удовольствием нянчил девочку. А сейчас она далеко — учится в институте. Пишет, что скоро выходит замуж.
— Эх, увидеть бы ее поскорее… Или нет, не надо: увидит меня таким, только расстроится. Пригласим, когда дело пойдет на поправку.
Так они и тянули с приглашением. Один месяц сменял другой. И все-таки жена решилась и отправила письмо. А ныне пришел ответ, надо сказать мужу.
— На следующей неделе приезжает наша дочь.
Он схватился за зеркало и сразу опустил его:
— Позови парикмахера. Пусть сделает из меня человека!..
Жена подумала: «Надо будет мне съездить на вокзал, встретить и подготовить дочь».
Встреча дочери с отцом прошла без лишних слов. Когда она нагнулась над его постелью, прижалась к нему, поцеловала, он почувствовал биение в ней новой жизни. У дочери были его голубые глаза. И нос вроде похож на его? Такой, с горбинкой?..
А в понедельник ей нужно было уже уезжать.
Дерево перед окном сбросило с ветвей последний мокрый снег, распрямилось, радуясь приходу весны.
Жена удивилась: как тихо лежит ее муж. А на губах у него — давно забытая улыбка. Так он улыбался молодым, когда ему бывало хорошо.
Людмила ИВАНОВА
Женщина поднимается по лестнице, тяжело опираясь на перила и задевая огромной цигейковой шубой облупившуюся кирпичную стену. Дом старый, с устоявшимся запахом сырости, полутемными лестничными клетками. Женщина останавливается перед нужной ей дверью и вскидывает руку к звонку. Из соседней квартиры, застегивая на ходу пальто и что-то торопливо дожевывая, в полумрак врывается мальчишка и с грохотом проносится по готовой рассыпаться под его ногами, стонущей лестнице. Женщина испуганно прижимается к стене, и, лишь когда внизу резко, словно выстрел, хлопает парадная дверь, она нажимает на кнопку звонка.
Слышны шлепающие шаги. Кто-то долго молчаливо возится с ключом по ту сторону двери, потом в распахнувшемся ярком проеме возникает длинная тощая фигура мужчины.
— Маш, ты? — наконец, удивленно говорит он, словно не веря себе.
— Ну? — женщина своей огромной шубой сметает с пути его недоумевающую фигуру и проходит в комнату. Там она опускается на узкую железную кровать, прикрытую грубошерстным зеленым одеялом, и долго смотрит на задумчиво улыбающееся лицо мужчины, который, прикрыв за собой дверь и прислонясь к ней спиной, теперь неловкими пальцами пытается застегнуть распахнутую на груди рубаху.