«Все еще уладится,— подумали Луйо и Лела, каждый на свой лад, — все как-то разрешится. Поплаваем еще до осени, пока нас дожди не прогонят, а там в Загреб, да и в Загребе как-нибудь устроимся, все будет хорошо».
Добрый человек смеялся их шуткам, они — его. Хозяин рассказывал о городе: дома, сами видите, хорошие, но город бедный. Строятся больше эмигранты — ведь здесь никто не работает, все живут тем, что присылают. Он и сам вернулся из Америки и построился, у него небольшая американская пенсия. Но у него немалые заслуги в развитии Каприе. «Я нашим всегда говорю, — сказал он,— нужно только засучить рукава», и он показал, как нужно засучивать рукава. «Наш лозунг — всегда вперед!»
Словно для того, чтобы создать непринужденность, а не потому, что был голоден, добрый человек вовсю уминал сардины, беря их за хвост и отправляя в рот посреди фразы, исправно потягивал вино и не мог им нахвалиться — «наше, домашнее», макал хлеб в масло и уксус, курил сигареты Луйо, которыми тот его угостил, желая хоть чем-нибудь отблагодарить, громко прихлебывал кофе, который сварила Лела, как положено гостеприимной хозяйке. И при этом гудел своим баритоном, словно их старый «Турнер».
Возможно, у Луйо и Лелы уже тогда возникли какие-то подозрения, но если и возникли, они тут же осудили себя за недостойные мысли. Возможно, они подумали, что пора бы ему уходить и пе хватит ли донимать их разговорами, но тут же ужаснулись себе. Добрый человек возвратил им ни больше ни меньше, как родину, он принимал их от имени своего города.
Счастливые, почти неомраченные минуты затянулись далеко за полночь. Когда была допита последняя капля вина, подобрана хлебом последняя блестка масла и выкурена последняя сигарета, добрый человек поднялся.
— Ну, мне пора двигаться, — сказал он. — рано вставать, не то что вам, туристам. А вы спите сколько влезет.
И, выдав разрешение спать, вышел на мол. Шхуна с облегчением закачалась, словно обрадовалась избавлению.
— Минуточку, — сказал Луйо,— сколько мы вам должны…Он хотел сказать «за хлеб и соль», но испугался как бы это не прозвучало глупо, и оставил фразу неоконченной, вопросительно повисшей в воздухе. Наверное, с его стороны было наивно и романтично, но, кажется, он ожидал, что после такого приятно проведенного вечера, в беседе и шутках с друзьями, добрый человек махнет рукой и скажет: какое это имеет значение, дело семейное
— Сколько мы вам должны? — еще раз нерешительно спросил Луйо, страшась оскорбить доброго человека бестактностью. Лела все еще любезно улыбалась, прощаясь с незнакомцем.
Добрый человек, глядя куда-то вдаль, потянулся, разминаясь после долгого и приятного сидения. Лица его нельзя было рассмотреть.
— Пятьсот хлеб, — послышался из темноты его отеческий голос,— тысяча сардины, вино триста пятьдесят, а за остальное — масло, лук и прочее, по-братски, две тысячи.
Короткая пауза.
— Да, еще сыр и маслины. Это не свое, сами покупаем. Ну, полторы тысячи, только для вас. Всего на круг — три с половиной.
Луйо хотел было что-то сказать, но почувствовал, что голос ему не повинуется. Добрый человек продолжал всматриваться в даль, в огоньки, мерцающие на других берегах.
— Пятьсот — хлеб? — спросила Лела, случайно ухватившись за хлеб, словно была важна цена хлеба.
— Да, здесь трудно с хлебом, — сказал добрый человек, словно и сам полагал, что цена хлеба в самом дело завышена. — Зато такого хлеба вам нигде не найти! Здешний, домашний.
Луйо отсчитал из корабельной кассы три с половиной тысячи. Добрый человек спокойно положил их в задний карман брюк и, прижимая руку к тяжелому заду, быстрым и горделивым шагом ушел в Каприе.
Ветер наконец стих. Луйо и Лела еще долго сидели на палубе, молча, не произнося ни слова. Они страшно устали, но им и в голову не приходило лечь спать. Держались они так, будто поссорились. Ни одного слова не было сказано, но они были на кончике языка у обоих. Вслушиваясь в скрип мачты, Луйо и Лела смотрели на мутные круги возле луны. По транзистору после новостей послушали прогноз погоды: на завтра обещали умеренный южный ветер с тенденцией к усилению.
Утром проснулись вялые, в плохом настроении. Хмурое небо говорило, что путешествие больше невозможно и уже никогда не будет ничего хорошего и приятного. Молча Луйо завел мотор, молча Лела отвязала чалки. Шхуна пошла к завершению турне. Летний сезон закончился с первым сентябрьским ветром.