обожал всевозможные справочники и словари. Видимо, это передалось от
отца. Только у того был другой уклон: отец больше тяготел к географическим
атласам и газетам. Газет он выписывал обычно штук шесть, не меньше, и,
сколько Костя себя помнил, он всегда вырезал из газет статьи на политические
темы и складывал эти вырезки в белые картонные папки. Костю же потянуло
на более фундаментальное. Первая крупная ссора с Женькой произошла у
него из-за «Большой Советской Энциклопедии». Два года назад он молчком
ухлопал на нее почти все свои отпускные. После чего обещал больше так не
делать. Но когда в прошлом году ему попались в букинисте два тома словаря
Даля, он опять не удержался. И Женька почти смирилась. Только взяла с
него обещание, чтобы впредь эта его страсть не отражалась на отпусках; в
отпуске нормальные люди путешествуют, считала она.
Минут через десять распахнулась дверь кабинета, и Мишин пригласил
их войти. Ренат Исламович пропустил Костю вперед и плотно закрыл дверь.
Мишин не спеша прошел к своему столу, сел за него. Долгим взглядом
посмотрел на Шарипова. Костя с Шариповым стояли.
— Вы почему не одели персонал как положено? — вдоволь
насмотревшись, спросил Шарипова Мишин.
Ренат Исламович вздохнул:
— Не было подходящего размера.
— А какой размер ему подходящ? — Мишин откинулся на спинку
стула. Шарипов мельком взглянул на Костю и промолчал.
— Не слышу ответа,— напомнил Мишин.
— Мне нужен сорок четвертый,— сказал Костя.
— В сорок четвертом будете на танцы бегать! — резко повернулся к
нему Мишин.— А здесь производство.
И снова Шарипову:
— Потрудитесь объяснить, когда это вы успели так распустить
персонал?
— Не понял,— напряженно сказал Шарипов.
— Я вас по-русски спрашиваю: что вы позволяете своему персоналу?!
— повысил голос начальник цеха.
— Речь идет обо мне? — негромко спросил Костя.
— Помолчите! — Мишин даже не взглянул на него.
Ренат Исламович смотрел поверх головы Мишина и молчал.
— Подготовьте объяснительную о невыполнении вами распоряжения
о переходе на новую спецодежду.— Мишин негромко стукнул ладонью по
столу.
— Объявление на дверях — не распоряжение,— глядя все в ту же
точку, возразил Шарипов.
— Ах, не распоряжение?! — Мишин вскочил со стула.— Не
распоряжение, говоришь? — И, почти сорвавшись на крик: — Он, понимаешь,
аппаратчиков распустил до такой степени, что они с заместителем министра в
дискуссии о дедушкиных самоварах пускаются, ровню, понимаешь, нашли; а
для него, видишь ли, распоряжение не так написали! Объяснительную
напишешь! Напишешь как миленький!
— Я попрошу вас разговаривать корректней,— угрюмо попросил
Шарипов.
Костя искоса взглянул на него. Лицо и шея Шарипова покраснели;
глаза, черные и влажные, словно слегка расширились; кожа на его горле едва
заметно подрагивала, как если бы он что-то шептал про себя. «А ведь этот
может и по щекам надавать!» — пронеслось в голове Кости. И он опять
самовольно взял слово.
— Если у вас какие-то претензии ко мне, то можете адресовать их
прямо мне,— невольно подражая шариповскому тону, угрюмо сказал Костя.—
Насильно меня все равно никто бы не переодел. А ходить клоуном, наступая
себе на рукава,— это уж извините...
— Да вы сегодня наконец замолчите?! — совершенно вышел из себя
Мишин.— Что вы лезете без конца, когда вас не спрашивают!
—
— А что у вас за дикая манера говорить о присутствующих в третьем
лице?! — неожиданно зло выкрикнул Костя.— То, что вы здесь начальник,
еще не дает вам право...
— Молчать! — топнул ногой Мишин.— Он, оказывается, еще и в
лицах разбирается! Меня еще здесь не учили, как разговаривать с выскочками
и нахалами! Ты посмотри! Голос прорезался! Я, понимаешь, ему разряд вне
очереди, квартиру, а он тут...
— Шестой разряд я получил по условиям конкурса «Лучший по
профессии», и очередь здесь ни при чем,— перебил начальника Костя. Он
сильно разозлился.— А квартира — не благодеяние. Я ее заработал. Квартиру
мне дал завком, а не вы, и причем на общих основаниях. И... и, в конце
концов, не надо здесь строить из себя купца: «я ему, понимаешь, то, я ему,
понимаешь, это...»
Удержись Костя от этого «в конце концов», все закончилось бы,
наверное, совсем по-другому. Мишин, возможно, понял бы, что этот
маленький ершистый аппаратчик вовсе не из тех, на кого можно безнаказанно
кричать. Но Костя не удержался. У него вообще была репутация «заводного
парня». А Мишин закусил удила.
— Ты посмотри! Ты на кого орешь? Ты где
находишься! От горшка два вершка, понимаешь, а гонору...
Каким способом Костя оказался перед Мишиным, он рассказать не
смог бы: вряд ли бы вспомнил. «В два прыжка» или «подскочил» — сказать
трудно. Все это видел только Шарипов. И как начальника цеха схватили за
грудки, и как встряхнули его несколько раз, и как закричали ему в лицо: «Да
что вы себе позволяете, вы, купец нижегородский! Вам что, все можно?! Да у
меня сын растет! И я никому не позволю...» Концовку, возможно, видела и
секретарша: в конце сцены она появилась в раскрытых дверях кабинета.
— Назад, Бахтин! — крикнул сзади Шарипов.— Прекратите
безобразие! — Он подскочил к Косте, обхватил его сзади за грудь и
резко дернул на себя.
Мишин, бледный, стоял, облокотившись рукой на стол, и молчал.
— Пустите! — хрипло бросил секретарше Костя. Та отступила от
двери, и Костя быстро вышел из кабинета.
— Я буду писать на вас докладную,— обычным своим негромким
голосом, только чуть-чуть с акцентом, сказал Мишину Шарипов.— Директору
завода и в завком.— Он повернулся к двери и зашагал мимо перепуганной
секретарши вслед за своим аппаратчиком.
Костю он разыскал на улице, в скверике перед цехом. Тот сидел на
лавочке и курил.
— Почему не на рабочем месте? — спросил Костю Ренат Исламович.
— Кто вам разрешил уходить из цеха в рабочее время?
Костя молча поднялся и пошел в административный корпус за
противогазом.
— Вернитесь. Ваш противогаз у меня.— Шарипов снял с плеча
противогаз — у него на плече их висело два — и протянул Косте. Тот
поблагодарил. И, чуть помедлив, спросил:
— Что мне нужно теперь делать?
— До шестнадцати ноль-ноль работать.
— А потом?
—
— Потом тоже работать. Идите на свой
блок.
Больше спрашивать было не о чем, и Костя пошел в цех.
Арташев сидел за столом и с интересом ждал, что расскажет Костя.
— Ну что Мишаня? Чего вызывал-то? — заинтригованно спросил он.
— Да так, по мелочи. Не понравилось, что записку на двери
отредактировал.
— А как он узнал, что это ты? — удивился Арташев.
— Да бог его знает! — нехотя ответил Костя.
—
Ну ладно. Здесь у тебя все нормально.
Арташев ушел.
Костя обошел аппараты, сделал необходимые записи в журнале и
подошел к окну; огромное цеховое окно было как раз позади его стола. Он
смотрел сквозь пыльные стекла на серые складские крыши, на рыже-зеленую
траву в просветах между ними, на дальний лес и по привычке складывал
дневные происшествия в маленькую, насыщенную смешными
подробностями, историю для Женьки. Но что-то сегодня не очень
складывалось. И со смешными подробностями было не густо. Да и что
хорошего могло из всего сегодняшнего сложиться? История о том, как ему
оказалась велика новая одежка? Или как ее, Женькин, умный и гордый Муж
щенком кинулся на толстого глупого дядю? Щенка унизили — и он затявкал...
Костя так и этак обсасывал свое сегодняшнее приключение и все больше