сейчас этот заржет как молодой конь — и...
— И-э-эх-х! — орет Женька и с разбегу
бросается в воду.— Ллепота-а! Ллюблю Панко-овку! И-эхх, до чего
люблю-у! И рыбку ей-ную — у-ух, люблю-у!! — Он бесится в воде,
и брызги веером разлетаются по сторонам.—
И-эхх, красно солнышко, водичка мокренькая — ллюб-люу-у!
— Ну а как же: любовь движет миром! — подсказываю я с берега.
— Соображаешь, майор! — орет Женька.
И еще громче прежнего: — Ллюбо-овь! Двви-жет! Ми-и-ирром!!
Меж берегов Панковки, в коридоре сосен мечется эхо: «...Ир-ром, ир-
ром, ир-ром!» — разлетается оно в обе стороны. И я не выдерживаю
искушения: прямо как есть, в штормовке и армейских своих бриджах,—
бросаюсь вслед за Женькой в холодную, искристую воду Панковки.
«ВЕТЕРАН»
Сергею Скоробогатову
и всем нашим ребятам-«афганцам»
посвящаю
Сане Фетисову очень понравилось, как пошутил один его земляк,
сержант-танкист из Братска. Они сидели в Ташкенте в аэропорту — ждали
свой рейс,— и к ним подошел подвыпивший мужичонка в грязной
разрисованной футболке. «Здорово,— говорит,— орлы! Из Афгана?» А
сержант ему: ну и дальше что, почтенный? «Как там душманы, всех
покончали?» Не знаю, брат,— это сержант ему,— мы, говорит, их в глаза не
видели. А тот: «Да брось заливать, медальки-то за что?» И тогда сержант
говорит этому типу: мы, брат, на подводной лодке служили. За всю службу
раза четыре всего всплывали. Такие дела... Мужик смеется: «Дак ведь там и
моря-то нет!» А сержант поглядел на него серьезно так — и: географию,
говорит, надо знать, почтенный. Там озеро есть, с пол-Байкала нашего будет.
Прямо в середине. Купи вон в киоске атлас, да и посмотри. Чалмак
называется... Ну, этот бич потаращился на них, да и отстал.
И с тех пор, если Саню пытались расспрашивать про Афганистан, он с
серьезным видом отвечал, что служил на подводной лодке, на Чалмаке, и
кроме синей воды да рыб ничего не видел. Те, кто был с географией не в
ладах, в недоумении отставали. А кто понимал шутку — тот понимал и
Санино нежелание рассказывать и в душу не лез.
О службе Саня говорил только со своими — с ребятами, которые тоже
вернулись оттуда; в городе их было уже немало. Они крепко держались друг
друга и часто встречались. Иногда на чьей-нибудь свадьбе, а чаще — если
кому-то нужна была помощь. Например, когда Глеба Семенова перевозили на
новую квартиру.
Глеб был старше Сани всего на год, но уже успел жениться. Квартира
ему досталась в новом доме на третьем этаже, и это была не квартира, а чудо:
две комнаты, огромная прихожая и балконище — что твой аэродром —
полтора метра в ширину и все десять в длину.
— Ты бы, Глебыч, пустил меня на балкон пожить,— пошутил Саня,
когда они, перетаскав Глебовы пожитки, расположились на том балконе
покурить.
— Давай, тащи раскладуху,— разулыбался довольный Глеб.
А Равиль, самый старший из них,— он демобилизовался три года
назад — опять стал расспрашивать Саню про житье-бытье. И опять на него
навалились ребята: чего, мол, ерундой заниматься! надо немедленно идти в
завком, в партком, к директору — и требовать! Так, мол, и так, жить негде,
давайте квартиру. А не квартиру, так комнату, на худой конец.
— Да вы что, мужики! Как я буду требовать? — защищался Саня.—
Ну женился бы — тогда понятно. А так они меня куда подальше пошлют — и
все дела. Или общагу предложат. А мне казарма надоела. Пусть лучше так...
— А ты свою Красную Звезду на грудь — и вперед! — горячился
Равиль.— Пусть попробуют послать! И вообще, что за ребячество! Тебе что,
государство за красивые глаза льготы давало?!
Вася Козырев, слушая их диалог, только похохатывал; этому, чтобы
позубоскалить, даже повода не надо было.
— Так ты, Санек, брательнику уже рога наставил? Или как, все еще
теряешься?
Ребята смеялись. А Саня, кисло улыбаясь, чертыхался про себя: ну кто
дергал его за язык рассказывать про братову жену!
Когда полгода назад Саня вернулся домой, его законное место в
дальней комнате было занято, а вместо троих Фетисовых его встречали целых
четверо. Четвертой была Ирина, жена Андрея. Брат женился незадолго до его
возвращения, Саня знал об этом из писем. Ничего против он не имел и с
легким сердцем перебрался в большую комнату на тахту — ее купили
специально для него. О тесноте грех было и говорить: трехкомнатный домина
на пятерых! Беда началась через несколько недель, когда Саня стал понемногу
отходить от своих военных привычек: когда перестало с рассветом
подбрасывать из постели, когда стало уходить постоянно жившее внутри
напряжение, а тишина и покой ночей не вызывали больше недоверчивого
удивления. Беда ходила по дому в легком розовом халате, и чем дальше, тем
невыносимее делалась Санина жизнь.
Был конец июня. В палисаднике перед их домом буйно разрослись
кусты смородины, и пышная их зелень — не та, матовая и блеклая,
обожженная солнцем, а настоящая сибирская зелень начала лета,— словно
отравляла воздух своим тонким, ни с чем не сравнимым дурманом. И шли
дожди. Почти каждый день. Настоящие летние дожди, скорые и теплые. Они
словно чувствовали, что Саня их ждет; едва начинало накрапывать, он
потихоньку выходил в палисадник, садился в кустах на скамейку и тихо
мокнул в свое удовольствие, беспокоясь только о том, чтобы его никто не
увидел за этим диковатым занятием. Наверное, дожди и «размочили» Саню.
Как-то «вдруг» он увидел, что рядом с ним живет симпатичная молодая
женщина. И вначале это было ему приятно. Но недолго. Маленькая, с
пышным бюстом, смешливая и слегка взбалмошная Ирина волчком носилась
по дому, и от нее некуда было скрыться. Она «накрыла» даже его зеленую
засаду.
— Что, Алексашка, кайф ловишь? — прокричала она ему как-то с
крыльца.— Давай-давай, лови! И дым Отечества нам сладок и приятен! Так я
говорю? — Она подмигнула ему, хохотнула, скатилась с крыльца и ракетой
просвистела в летнюю кухню.
Про себя Саня стал называть ее «летающий колобок». Он исподтишка
наблюдал за ней. И чем дольше наблюдал, тем все чаще ловил себя на мысли,
что, несмотря на все неудобства и завихрения характера, Колобок этот
нисколько не был ему противен. А как бы даже не наоборот. От этих мыслей
Сане было стыдно за себя и неприятно.
Вот тогда, в июле, он и рассказал ребятам про свое неловкое
положение. Шутка ли дело: жить в одном доме с молодой женщиной — а она
жена брата! Ты с кровати в одних трусах соскочил — а она нечаянно в
комнату заходит; куда ей деться, комната ведь проходная! Или
вдруг ночью шорох, ты взвиваешься, как бес, до потолка — а это она в
ночной рубашке в туалет крадется... Равиль еще тогда советовал ему срочно
устраиваться на работу и просить жилье.
Саня вернулся в свое автохозяйство в середине июля. А в начале
августа ему вручили новенький КамАЗ и отправили на север области, в колхоз
«Ленинский путь», на уборочную. И не было больше никаких проблем. Саня
был рад. Работе, по которой, как оказалось, соскучился, вольной волюшке,
возможности заработать неплохие деньги.
Но только уборочные не бывают вечными. Через два с половиной
месяца он приехал из колхоза, и все вернулось на круги своя.
— Шурик, лапочка, ты Ален Делон! — восхищенно взвизгнула
Иринка, едва увидела его на пороге дома.— Тебя кто, золотистый мой, так
обиходил? Барышни-доярышни? — Она схватила его за уши, пригнула к себе
и чмокнула в губы. Хорошо, что дома никого не было.
Колхоз ему в самом деле пошел на пользу. Девчата из деревенской